Солнечная лотерея (сборник)
Шрифт:
– Ты отлично справился со своей задачей, – сказала Армаити.
– И что теперь? Ормузд вернулся, он где–то там. Слой иллюзий расплывается. Что будет с тобой?
– Я не могу остаться, если ты это имеешь в виду, а мне сдается, так оно и есть.
Бартон смущенно кашлянул.
– Однажды ты уже была в человеческом облике. Разве нельзя добавить к нему несколько лет, чтобы…
– Боюсь, что нет, Тэдди. Извини.
– Не называй меня Тэдди!
Армаити рассмеялась.
– Хорошо, мистер Бартон. – Она коснулась его
– Думаю, да. – Бартон поставил ее на землю и вместе с Кристофером сел рядом. – Что ты собираешься делать? Мы же не знаем твоего настоящего вида.
В ее звучном голосе появилась нотка печали и словно бы усталости.
– В свое время у меня было много обликов. Что бы вы ни придумали, это подойдет.
– Я готов, – буркнул Кристофер.
– Я тоже, – согласился Бартон.
Они сосредоточились, лица их напряглись, тела замерли. Щеки Кристофера стали фиолетовыми, а глаза едва не выскочили из орбит. Бартон не обращал на него внимания, концентрируя все оставшиеся у него силы.
Поначалу ничего не происходило. Бартон сделал несколько быстрых, глубоких вдохов и начал снова. Картина перед его глазами – Кристофер и десятисантиметровый голем – заволновалась и начала размываться. Постепенно, почти незаметно, процесс начался.
Может, воображение Кристофера было сильнее его, а может, у него было больше опыта и времени на обдумывание. Во всяком случае, то, что появлялось между ними, потрясло Бартона. Она была невероятно прекрасна. Он перестал сосредотачиваться и лунатически повел рукой.
Через мгновение она уже стояла между ними, упираясь руками в бедра и высоко подняв подбородок, а ее черные волосы каскадами падали на обнаженные белые руки. Гладкое тело сверкало в лучах утреннего солнца. У нее были огромные черные глаза и большие крепкие груди.
Бартон зажмурился, чувствуя энергию, переполнявшую все живое, необыкновенную энергию жизни, которая ритмично излучалась во всех направлениях.
Это был единственный миг, когда он ее видел, – она покидала их. Еще звучал ее сочный мягкий смех, он еще чувствовал ее присутствие, но она быстро таяла, растворяясь в земле, деревьях, кустах и виноградных лозах. Словно река жизни, она быстро заструилась по ним. Бартон заморгал, потом протер глаза и зажмурился.
Когда он вновь открыл глаза, ее уже не было.
Вечером Бартон медленно ехал на своем запыленном желтом «паккарде» по улицам Миллгейта. Он был в том же помятом костюме, но побрился, вымылся и отдохнул после потрясающей ночи. Чувствовал он себя довольно хорошо, если вспомнить, что ему пришлось пережить.
У парка он притормозил, почти остановившись, чувствуя удовлетворение, даже гордость. Парк был на месте, такой же, как всегда, – часть оригинального целого. После всех этих лет он вернулся, и Бартон приложил к этому руку.
Дети бегали по дорожкам, один сидел на краю фонтана, надевая ботинки. Тут и там стояли детские коляски, сидели несколько стариков, держа в карманах смятые газеты. Вид этих людей действовал на него лучше, чем древняя пушка и мачта с флагом.
Это были настоящие люди. Площадь реконструкции после ухода Аримана вновь расширялась, все больше людей, мест, зданий и улиц сбрасывало покров иллюзии. Через несколько дней процесс захватит всю долину.
Бартон свернул на главную улицу. На одном ее конце по–прежнему было написано: «Джефферсон–стрит», а на другом появилась первая надпись: «Мэйн–стрит».
Дальше стоял банк. Старый Миллгейтский торговый банк из кирпича и бетона, словом, как всегда. Чайной для женщин уже не было – она исчезла навсегда, если впредь все пойдет так, как прежде. Серьезные мужчины входили и выходили через широкие двери, а над дверями висел, сверкая в лучах вечернего солнца, съемник Аарона Нортрупа.
Бартон медленно ехал по Мэйн–стрит. Местами процесс восстановления порождал удивительные эффекты. Магазин Дойла с товарами из кожи восстановился только наполовину, а вторая половина по–прежнему была продовольственным магазином. Несколько прохожих стояли перед ним, удивленно разглядывая подобное чудо. Это было странное чувство – войти в магазин, принадлежащий двум разным действительностям. Перемена отступала.
– Мистер Бартон! – позвал знакомый голос.
Бартон остановился. Из клуба «Магнолия» выскочил Кристофер с кружкой пива в руке и веселой улыбкой на лице.
– Подождите немного! – возбужденно крикнул он. – Мой магазин появится с минуты на минуту!
Он не ошибся. Прачечная начала расплываться, волна реконструкции подходила все ближе. Стоящий перед ней клуб «Магнолия» все более бледнел, а из–под его исчезающего силуэта появлялся другой, более отчетливый. Кристофер следил за процессом со странным чувством.
– Пожалуй, мне будет скучновато без этой забегаловки, – сказал он. – Ведь я ходил сюда восемнадцать лет…
Кружка пива, которую он держал в руке, исчезла. В ту же секунду исчезли последние доски клуба «Магнолия», и на его месте начал проявляться роскошный обувной магазин.
Кристофер испуганно выругался, заметив, что держит за ремешок женскую туфельку на высоком каблуке.
– А теперь ваш черед, – сказал Бартон, улыбаясь. – Прачечная исчезает. Это не затянется надолго.
Бартон уже видел появляющийся контур магазина и мастерской Уилла. Кристофер тоже изменился, но, сам поглощенный наблюдением, не замечал этого. Тело его распрямилось, утратило сутулость, кожа высветлилась и покрылась румянцем, которого Бартон прежде у него не видел, глаза засверкали, руки перестали дрожать. Его грязный плащ и брюки сменились свежей рабочей рубашкой, брюками в мелкую голубую клетку и кожаным фартуком.
Последние детали прачечной исчезли, и явился магазин Уилла «Продажа и ремонт».