Солнечное сплетение
Шрифт:
Точно выверенный по силе и направлению удар ладонью в подбородок отправил моего собеседника в глубокий нокаут, впрочем, без особого риска для жизни и здоровья. Его жизнь мне нужна. У меня на Плешивого Ахмеда большие планы.
А вот о жизни его бойцов этого сказать нельзя. Эти басмачи нам без надобности. Тем более для экологии Земли им лучше умереть и не коптить дальше небо.
Мои ребята, получившие отмашку, стали действовать стремительно и неотвратимо. И ничего, что у нас нет стволов. Это басмачам кажется, что они вооружены, а мы нет. Безоружны именно они. Потому что
Мелькание фигур, вскрики, удары – глаз едва улавливал происходящее.
Улыбавшийся Утес, азартно демонстрировавший басмачам карточный фокус, не стирая с губ улыбки, молниеносным движением резанул краем пластиковой карты – это был туз бубей – по сонной артерии ближайшего персонажа. Одновременно нанес сокрушительный удар ногой по голени другого басмача, свалив его на пол, и рухнул коленом ему на грудь, добивая насмерть. Когда Утес вскочил на ноги, он уже был вооружен хорватским компактным девятимиллиметровым пистолетом-пулеметом «Аграм», так и не помогшим его жертве.
Князь выплеснул из чашки горячий чай в лицо стоявшего рядом боевика, в следующий момент сама пиала пушечным ядром угодила точно в лоб моджахеду у дверей. Конечно, повреждений сильных эта посуда не нанесла, но, разлетевшись о чугунный лоб басмача, на пару секунд вычеркнула его из ткущегося на глазах полотна боя. Князь, пружиной развернувшись и вскочив на ноги, рубанул ребром ладони по шее ошпаренного бандита, отправив в райские кущи к гуриям-девственницам, и рванул навстречу поднимавшему автомат боевику.
Бек тоже не терял времени. Своим острым как бритва фамильным кинжалом из дамасской стали, который басмачи у него сдуру не забрали, он полоснул по горлу своего бывшего соратника по чеченской войне против России. И тут же, резко обернувшись, метнул его в ближайшего автоматчика.
Боевая эффективность метательных ножей в народе сильно переоценена за счет голливудских фильмов. На самом деле при метании поразить противника в жизненно важные органы, да еще гарантированно вывести его из строя весьма проблематично. Мало у кого это получается. Слишком сложно и ненадежно. Но у Бека это получалось всегда. И лезвие ножа вошло в горло автоматчику.
Звуки ударов, вскрики – сейчас все зависело от стремительности. И тишины.
Тела падали. Души срывались с этой напоенной кровью земли и устремлялись куда-то в иные пространства, где им уготована уже другая судьба. Смерть собирала свою жатву. Моджахеды уже почти кончились.
Мы успели. Тоже почти…
Грохнул выстрел. И внутри у меня все замерзло. Наверное, такое же ощущение бывает, когда очень дорогая старинная ваза, задетая неловким движением, раскалывается на мелкие кусочки. Такое безнадежное чувство – нельзя уже ничего изменить, старинный фарфор превратился в гору ненужных осколков. Так и у нас почти сделанное дело разлетелось вдребезги, оставив после себя осколки неопределенности и смертельной угрозы.
Цена одного неправильно рассчитанного движения. Один из боевиков, прежде чем расстаться
С лестницы донесся заливистый вопль стоящего внизу на часах моджахеда. И тут же началось шевеление. Нехорошее шевеление.
Князь подскочил к двери в коридор и повернул ручку замка. Вовремя – тут же в дверь начали ломиться.
– Ахмед! – послышался взволнованный крик из коридора. – Командир! Кто стрелял?
– Я стрелял! – ответил я, мягко вдавливая спусковой крючок.
Китайский автомат Калашникова, который я подобрал на полу, выдал короткую очередь. И истошный визг возвестил о том, что пули не пропали даром.
Закрепляя успех, Князь повернул замок, распахнул дверь и кинул в коридор оборонительную гранату «GT» индонезийского производства – в углу их стояло три ящика.
Штука эта мощная. Ухнуло знатно. И осколки не оставили шансов на жизнь тем, до кого они добрались, впиваясь своим жестким железом в мягкую человеческую плоть. Очередь к гуриям выросла еще на пару воинов Аллаха.
Я быстро выглянул в окно и тут же отпрянул. Картину увидел совершенно однозначную – к дому со всех сторон сбегались моджахеды. Но самое хреновое, в нашу сторону разворачивался закрепленный в кузове «Тойоты Хайлюкс» крупнокалиберный пулемет.
Мы засветились. Хотели ведь уйти добром. Но добром уже не получится…
Стекла разлетелись – пулеметная очередь прошла поверх моей головы.
Действовать надо было быстро.
Я ударил по щеке Плешивого, надавил на биоактивные точки на его шее. Он замычал, приходя в себя, разлепил веки и посмотрел на меня, с трудом понимая, что происходит.
– Вставай, – еще раз хлестнул я его по щеке. – Или сдохнешь. Своим людям скажешь, чтобы выпустили нас из здания. Гарантирую тебе жизнь. Мы только поговорим с тобой и отпустим.
– Не верю! – с вызовом воскликнул он.
Конечно, он не верил. Сам бы Плешивый никого не отпустил, несмотря ни на какие клятвы. Неверного обмануть – Аллаха порадовать…
Еще одна очередь прошила потолок.
Куском отлетевшей штукатурки Беку поцарапало щеку, но он даже не заметил.
Из операционного зала вели две двери – одна в коридор, а следом на парадную лестницу, в фойе, к уцелевшим вращающимся стеклянным дверям. Но нам туда нельзя – там басмачей, как тараканов в придорожной столовке. А вот вторая дверь ведет на черную лестницу, по которой нас заводили сюда. И выход прямо на улицу.
Я кивнул Утесу – он все понял, распахнул дверь ногой и швырнул в проем гранату. Потом вторую – для закрепления эффекта.
– Идем! – кивнул я.
Гоня впереди Плешивого, прижав ствол к его шее, мы спустились по лестнице. На ступенях валялся труп. Еще один моджахед стонал, выкашливал кровь и молил о чем-то Аллаха. Князь, походя, рубанул ему прикладом автомата по шее.
Массивная входная дверь висела на одной петле. Я вышиб ее ударом ноги и толкнул перед собой Плешивого.
– Не стрелять! – заорал полевой командир. – Пропустите их!