Солнечный луч. На перекрестке двух миров
Шрифт:
Впрочем, ничего особо любопытного я не увидела. Люди жили своей обыденной жизнью. Раскланивались со знакомцами, обменивались короткими репликами либо же останавливались поговорить. Они посмеивались, иногда поглядывали на меня, пожимали плечами и тут же забывали о моем существовании. Лавочники никого не зазывали, этого не требовалось, потому что покупатели и без того знали, где и что можно купить.
Вскоре мне стало невыразимо скучно. Эта степенность и размеренность жизни небольшого городка показалась мне утомительной. Возможно, если бы я приехала сюда после шумной столицы, то даже нашла бы в этом неспешном существовании
Там не было суетливости большого города, но бурлила сама жизнь. Это выражалось неявно, лишь в мелочах, однако мелочах значительных. Да, мне, уроженке этого мира, обитавшей в его реалиях двадцать четыре года, не хватало того безудержного источника, щедро лившегося по улицам Иртэгена и других поселений тагайни, между дамами пагчи и в лесу кийрамов. Боги! Я уже безумно скучала по Белому миру! И глядя на Ленсти, я ощущала нечто сродни тому, что чувствуют, вернувшись с яркого праздника в серую обыденность. И ни пышность королевских чертогов, ни роскошь балов и выездов не могли заменить той простоты и искренности, которой был пропитан сам воздух моего нового дома.
А потом мое унылое уединение разбилось вместе с чьей-то посудой совсем рядом.
– Паршивец! – закричала женщина.
Дверь посудной лавки открылась, и оттуда вылетел взъерошенный мальчишка лет восьми-девяти. Он завертел головой, вдруг заметил меня и бросился к скамейке. Юркнув мне за спину, ребенок присел и зашипел:
– Умоляю вас, госпожа, не выдавайте.
В это мгновение снова распахнулась та же дверь, и на улицу выбежала молодая женщина. Теперь ее взгляд метался из стороны в сторону, наконец добрался до меня.
– Любезная, вы тут мальчонку не видали? – спросила женщина.
– Он побежал туда, – ответила я, махнув направо.
– К дружку своему помчался, – подбоченившись, констатировала лавочница. После тряхнула кулаком: – Уж я ему, паршивцу. – И поспешила в указанном мною направлении.
И пока провожала ее взглядом, я спросила мальчика:
– Это твоя матушка?
– Тетка, – шмыгнув носом, ответил постреленок. – А ухи дерет, как родная мать. А за что? – неожиданно вопросил паренек. – Подумаешь, махнул рукой, ну и уронил я ейный сервиз, ну и что? Будто это повод взять и оборвать ухи честному человеку. А еще тетка!
– Сервиз-то, должно быть, на продажу? – полюбопытствовала я.
– И чего с того? – Он распрямился и по-взрослому скрестил на груди руки, явно кому-то подражая. – Сервизов много, а племянник у ней один.
– Не могу не согласиться, – пряча улыбку, кивнула я в ответ. – Дорогой сервиз?
– Пф, – фыркнул шельмец, но тут же вздохнул, и я поняла, что посуда недешевая.
– Тетушка у тебя отходчивая? – с сочувствием спросила я.
– Ага, – как-то мрачно ответил мальчишка. – Отходит по хребтине и успокоится.
Улыбнувшись, я продолжила рассматривать говорливого мальчишку. Был он зеленоглаз и светловолос, но на носу и на щеках задорной россыпью рыжели веснушки. Одет он был чисто и опрятно, должно быть стараниями тетушки, но из-под закатанного рукава рубашки выглядывал разбитый локоть. Что было ясной подсказкой о неспокойном нраве мальчика.
– Ты сирота? – спросила я, думая о том, что воспитывает его тетя.
– Не, – парнишка мотнул головой. – Отец с матерью в деревне живут тут неподалеку. С ними два моих брата и три сестры, а меня
– Бедняжка, – сдерживая смешок, покачала я головой. – Как тебя зовут?
– Миркель! – прокричал на всю улицу женский голос.
– Ой, – округлил глаза мой знакомец и бросился наутек.
Его тетушка, пробегая мимо меня, укоризненно покачала головой, и поспешила за племянником. А я рассмеялась, вдруг почувствовав себя почти дома. Вот этих вот ярких брызг жизни мне и не хватало в обыденном течении местного существования. Благодарю, малыш Миркель, надеюсь, твои уши сильно не пострадают, а сам ты в следующий раз не станешь размахивать руками и спотыкаться в опасной близости с дорогим товаром.
С этой минуты мне даже стало как-то легче дышать. Расправив плечи, я улыбнулась и повернула голову в сторону лавки «Пыль времен». И как раз вовремя, потому что лязгнул засов, и дверь открылась изнутри. На пороге появился паренек лет шестнадцати. Он мазнул по мне взглядом, широко зевнул, не прикрывшись, а после вернулся в лавку. Направилась туда и я, уверенная, что теперь уж точно порадую хозяев всем тем хламом, который стащила из герцогского замка.
В моем представлении лавка старьевщика была хаосом, нагромождением старых и никому не нужных вещей, покрытых пылью и паутиной. И хозяин мне виделся неопрятным стариком с шерстяным платком на плечах. И на штанах его должны быть оттянуты колени, непременно оттянуты. Однако ничто из увиденного не соответствовало моим фантазиям.
В лавке царил образцовый порядок. Имелся прилавок и конторка со счетами. Там же стояли чернильница, стаканчик с перьями и причудливое пресс-папье, на верхней части которого свернулась змейка со стертой позолотой на теле. Ее поднятая голова служила ручкой, и в глаза сему гаду были вставлены две маленькие жемчужинки. Должно быть, его когда-то принесли сюда и хозяину эта вещица понравилась, раз он оставил ее себе.
Стояли здесь и витрины, на которых был разложен товар. Ничего особо любопытного, однако по крайне низким ценам, а потому товар должен был пользоваться спросом у небогатой части ленстийцев. Что ж, и я готова была внести свою лепту и украсить полки витрин моими подсвечниками и шкатулочкой.
– Доброго утра, любезная, – мое внимание привлек глубокий мужской голос.
Я повернула голову на звук и приветливо улыбнулась:
– И вам доброго утра, почтенный.
Хозяин, мужчина лет сорока или около того, вовсе не напоминал старьевщика из моих фантазий. Он был крепок и коренаст. Одет опрятно и чисто, усы его были франтовато подкручены концами вверх, волосы гладко зачесаны назад, и из кармана клетчатого синего жилета торчала цепочка брегета. Да и пах хозяин лавки приятно. В общем, его смело уже можно было назвать не старьевщиком, а антикваром.