Шрифт:
Слон и море
Слон очень сильно любил море. Когда он замечал линию голубой млечности, теплящуюся на горизонте, уши его начинали производить музыку, он становился слон-граммофон, и в эти моменты на него было приятно посмотреть. Он начинал чувствовать, что его путь обретал значение и представлял себе, как встанет ногой в синее жидкое небо, чуть прохладное и очень красивое. Слон понимал, что, возможно, это мираж, откуда в саване море? Но всё равно упрямо шёл к своей мечте, преодолевая огромные расстояния. Потом море оказывалось кромкой неба, и слон проводил по ней хоботом, как бы поглаживая – он благодарил её за то, что она сделала его дни наполненными мечтой. Но этот сентиментальной момент всё же не был идеальным завершением многих дней мечтаний. Слону хотелось моря, плескаться, дурачиться, войти в него всем своим слоновьим телом, своей биографией, тысячей историй взаимодействия с листьями и древесной корой. Ему хотелось моря, угодить в него с головой, плыть, кувыркаться.
– Море, ау, – говорил он, потеряв очередной ориентир.
Нельзя сказать, что ему было холодно, серо и тоскливо, просто он мечтал дойти до этого моря и даже иногда злился, почему так вышло, что моря нигде вокруг нет? Не придумал ли он его? А что, если… Вполне возможно. Слон начинал так горевать от этой мысли, что не мог успокоиться. Моря нет! Он сам его придумал. Его не существует. Слон плакал огромными синими слезами, так что рядом с ним натекала большая лужа, и, если так некоторое время посидеть, туда прискакивал жук-полоскун. «Для него мои слёзы – море», – думал слон. Он смотрел на жука и понимал, что осуществил его мечту. Жук, наверное, тоже хотел море, и вот оно появилось. Ну конечно! Каждое живое существо мечтает о море. И надо помогать друг другу его найти!
Слон вскочил. Ему было так радостно.
– Я помогу другим!
И он начал расчищать тропы, вытаптывать дороги так, чтобы, когда пойдут дожди, здесь были маленькие прудики, и антилопы, к примеру, могли прийти найти своё море, и бородавочник, и буйвол. И он начал отодвигать коряги и делать пляжные зоны – ему так хотелось создать много-много морей, что он работал без устали. Проходили годы, десятилетия, а слон делал это для других, но получалось так хорошо, что и для себя тоже. Когда дождевые леса стали полны морей, слон прислонился к дереву, посмотрел на всё это и понял, что он дошёл до своей мечты, что он на месте. Слон стал легоньким, как пух, распустил уши и поплыл – он плыл как самый большой на свете красавчик, он плыл по мечте – ведь она точно как море, греет голубым светом и даёт путь. И если вы когда-нибудь заметите вдалеке не просто кромку надежды, но и торчащие из неё уши – знайте, это тот самый слон, упрямый и такой моренесущий.
Муравьед и учителя
Муравьед Геба был очень смешным. Когда у него заканчивались идеи, чем заняться, он просто шёл к ближайшему муравейнику и оказывался в настоящем кинотеатре. Он с восторгом наблюдал, как маленькие существа строят общество, как они готовы на жертвы ради других, и так ему хотелось понабраться у них ума, что он вытягивал свой длинный-предлинный язык и сгребал кучечку строителей светлого будущего в пищеварительное объятие.
Геба не хотел причинять зла, он просто учился, забирая учителей внутрь. Представить, что он сам – школа, и что таким образом он набирает педагогический состав.
– Покажите, что такое разумное общество? – так он говорил, выбрасывая свой длинный и тонкий язык в муравейник.
Один из муравьёв принял его интенцию как руководство к действию. Он полез к муравьеду в ухо, и тому стало вдруг так смешно, что он повалился на бок и начал кататься со смеху.
– Что ты говоришь? Нельзя построить общество с равными возможностями? Должна быть иерархия? Ахахаха, – смеялся муравьед, больше, конечно, от щекотки, чем от слов.
А муравей всё полз, он решил остановить нападки этого несуразного существа на их высокоорганизованные дома, которые они возводили с таким трудом.
– Хватит этих нападок! Мы не будем больше терпеть! – вещал муравей, будучи на трибуне слуха.
Муравей залез Гебе глубоко-глубоко в ухо, так что тот пытался вычесать его лапой с длинными когтями, но, конечно, ничего у него не выходило.
– Хочешь урок? Получи! – торжествовал муравей.
Но ко всему привыкаешь – это старая истина. Щекотка дошла до такой стадии, что муравьед в некоторый момент немного упокоился и принял её как данность. «Да, у меня внутри кто-то есть. Я же просил урок, и вот же он, вот он».
Муравьед всё ещё лежал с ухом, прижатым к земле, но теперь просто вслушивался, пытался почувствовать, как там живёт маленький учитель. Его нервы успокаивались, его глаза были закрыты, он созерцал самого себя изнутри.
Муравей понял, что всё замерло. С одной стороны это хорошо, потому что громила перестанет слизывать тысячи его сородичей, с другой стороны, он хотел победить его до конца. Собравшись с силами, он изо всех сил укусил муравьеда за гладкую стенку слухового канала и готовился испытать удар, но ничего такого не произошло. Ничего не изменилось. Муравьед крепко спал, утомлённый высокой плотностью учебного процесса.
Муравей пошёл наружу. Он вернулся к своим сородичам, и они быстро ушли строить новый дом.
Когда Геба проснулся, у него немного чесалось внутреннее ухо, но не так уж и сильно. Он взглянул на муравейник и понял, что все учителя ушли. То, что они оставили после себя, это была кучка земли, изрытая миллионом тоненьких лапок. «Как красиво», – думал муравьед, глядя на их следы. «Как хорошо иметь столько друзей, с которыми вы думаете одинаково». Он присмотрелся к кучке. Из неё торчал нос. Он хлопнул лапой по кучке и помог земляному бугорку встать на нужное место, потом он хлопнул ещё и ещё. Муравьед лепил. Он слепил самого себя и стал первым философом среди животных. Нельзя сказать, что его мудрость помогла ему контролировать свои пищевые привычки, но, по крайней мере, он не ел маленьких гениев безучастно – Геба старался добавить в ситуацию нотку искусства и смысла.
А тем временем муравьи не придумали ничего лучше, чем вернуться в свой старый муравейник. Они прорыли в его глубине множество лазов и ходов – так вышел первый в природе муравейник-муравьед, который надёжно защищал высокоразвитое общество от длинноносых хищников – не будешь же нападать на самого себя.
Гиппопотамно
Мало кто знает, но раньше бегемоты были очень круглыми и чрезвычайно лёгкими. Они практически катались по лугам и бушам, и это доставляло неудобство: то на колючку накатишься, то на дикобраза. Ничего приятного. И все эти круглые бегемоты как-то терпели, думали: вот я проживу жизнь, ничего страшного, бывает и хуже, хоть не аллигатор. Но один бегемот не смирился с таким ходом дел. Он был ужасно круглым и лёгким, и всё время боялся, что улетит, как воздушный шар, и потому вбирал в себя столько травы, сколько мог. Он видел, как воздушные шары мечутся по небу, как их большие корзины трясутся, как их качает из стороны в сторону; холод, голод, отсутствие стабильности – нет, такая участь точно не для бегемота. Он жевал и жевал, чтобы не улететь в небо, жевал и жевал, и весь пригибался, его ноги становились крепкими, а лицо мужественным. Это больше не был толстощекий болванчик, который закатывает в себя сухие ветки и листья, это был вальяжный красивый зверь.
Больше того, он мог окунуться в воду и не всплывал. Вот так чудо! Больше он не плавал на поверхности, как недоразумение, а целиком погружался в воду, только уши торчат. С тех пор бегемоты так и сидят в водоёмах, они наслаждаются. На их лицах всё удовольствие мира. Просто сидеть, быть тяжёлым и иметь под боком целый луг травы, позволяющий не стать воздушным шаром и не бродить по небу толкая боком облака. Хорошо, да? Очень. Очень хорошо. Гиппопотамно.
Слон-гурман