Шрифт:
Габи и деньги в штанишках
Мастхэв Соланки из Индии, всемирные крутые игры, аргентинское землетрясение, фейерверки в буддийском храме, чемпионат по метанию железнодорожных букв, а также новость о том, что викинги делали паруса из шерсти… Все это пульсировало в информационном поле, когда маленькое чудо на два месяца раньше положенного срока появлялось на свет. Лидер пассивной партии устроил штаб прямо в кровати, на одной из улиц Рима из фонаря потек свет. И тут он закричал: «Заааачееееем?!» Так он кричал во всю глотку, объясняя, что так сильно разогнался, стремясь дополнить собой текущие события, что влип в настоящую передрягу. Что это такое вокруг? Ни тебе воды для буль-буль, ни тебе ешь сколько
Красный как слива ребенок орал во всю силу: «Нет, я сюда не пойду! Я не хочу сюда, заберите меня обратно!» Кажется, он был готов выкричать себя наизнанку. Он орал и орал, истощая запасы энергии в крохотном тельце, а потом уснул. И когда он проснулся, все было совсем по-другому. Он лежал в объятиях Бога и чувствовал любовь. Так бы и сразу, говорило это лицо. И чем больше эти руки обнимали его, тем сильней и крепче становилась его уверенность в собственной везучести. «Ну и счастье мне привалило!»
Об этой мысли свидетельствовала его улыбка, которая почти никогда не исчезала. Он даже спал, улыбаясь. И, конечно, улыбался в ответ на все, что он видел. Это было взамен «привет», так как речь пока еще в нем не созрела. Все, что он мог, это отрыгивать ее фрагменты вместе с овощами и слюнопеной.
Так он рос, глядя глазами импрессионистов на мир, перешагивая взглядом от одного впечатления к другому, но постепенно картинка начала становиться все более четкой, и однажды он увидел себя видящим. Ооого! Он помнит этот момент – когда началась запись его жизни. Это случилось первого мая на демонстрации, во время которой люди стоя ехали на машинах, держа в руках куски материи. Тогда же он осмотрел себя и понял, что он – девочка! Он сидел в белых колготках и платье в коляске и на голове по обеим сторонам болтались неудобные штуки, позже выяснилось, что это банты. Итак, наш герой оказался девочкой, но навсегда сохранит понимание того, что каждый из нас – существо, могущее воспринимать себя и так, и так, в зависимости от контекста. Тем не менее люди вокруг обращались к Габи как к девочке, и она приняла их приглашение в эту игру, так и быть, она. В процессе прогулки ей дали зеленый шар, мороженое и красный бумажный флажок, которым она могла делать заявления, выбрасывая его из коляски в лужу.
– –
Став немного постарше, она ощутила нестерпимую тягу возиться в грязи. Габи шла куда-то в сторонку и набирала полные руки земли, желательно влажной, а потом возвращалась и шмякала свои сокровища бабушке на подол, вызывая к жизни кипящую лаву речи, которая ее очень смешила. Габи любила, когда бабушка подскакивала и высоким голосом взывала к Бабаю, который придет и накажет девочек-хулиганов. Габи смеялась и обмазывала щеки грязью, а потом начинала рычать, изображая то самое чудище. «Боже свят!» – вскрикивала бабушка, и девочка рычала еще сильнее, громко топала ногами и делала страшные лица. Ни Бога, ни Бабая она никогда не видела вживую, но могла догадываться об особенностях их характеров.
Бабай – темный старик с серой бородой, который пугает детей. Он живет в одном волке с Кощеем, Бабой-Ягой, хмели-сунели и президентом их страны. Да-да, все нехорошие существа живут в волках, а все хорошие – в облаках. При этом хмели-сунели такой же живой, как и Муми-Тролль, только он меньше, это крошечное существо, которое обитает на кухне и питается их супом – Габи вычислила его по запаху.
Ночью бабушка всегда приходила в комнату не одна, а с Богом. Бог никогда не показывался, но Габи знала, что он видит ее, и ей всегда хотелось изобрести какие-то особые очки, чтобы она тоже могла на него смотреть. Бог не жил в волке, но не был паинькой, в ее иерархии авторитетов он был на первом месте – она боялась его подвести, старалась быть с ним хорошей девочкой и делать ему подарки, потому
Она делала ему тарелки из грязи, которые запекала в духовке, из-за чего ей влетало от всех присутствующих в доме, она лепила ему облака из пуха деревьев и раскладывала по диванам, чем доводила маму до воя, она закапывала для Бога секретики из разбитых бутылок и цветов, а потом все вокруг удивлялись, почему рана так долго не может зажить. Ей нравился Бог, она хотела заботиться о нем. Ей было все равно, что он ни разу не сказал «спасибо», она просто делала это, как будто Бог был ее любимым питомцем, ведь настоящего у нее не было (из-за выдуманной мамой аллергии).
Так проходило ее детство, в веселье и радости, но однажды пришло известие, что Бога никогда не было. Приехал дядя, который сказал это с такой уверенностью, лежа в постели, что Габи аж вздрогнула.
– Нет, он есть, – сказала она тихо. – И я его знаю.
Дядя посмотрел на нее очень внимательно, потом рассмеялся и сказал, что имеет серьезное намерение подарить ей куклу. Но это сбылось не совсем так, как Габи ожидала, в этот же вечер его окончательно парализовало, и он лежал в комнате сам немного похожий на куклу. Впрочем, это продолжалось недолго, вскоре какие-то люди в кепках забрали его и увезли, Габи никогда его больше не видела.
– –
– Боже, давай поиграем. Ты будешь мной, а я тобой.
Она нарисовала маме цветочек на новых моющихся обоях в ванной, чтобы они были еще красивей, но та почему-то расстроилась, даже плакала. А через некоторое время ослепла прабабушка, которая иногда сидела с ней вместо няньки. Габи пыталась искать ее зрение, выспрашивала родных, где оно может быть, но они только отмахивались. В какой-то момент прабабушка перестала ходить по квартире, в доме появилось новое слово «туберкулез», и Габи отправили к знакомым, где она впервые увидела крест на стене, выйдя ночью по делам житейским. Ей объяснили, что это хороший знак и привет от прабабушки, которая пошла погулять по небу. «Вот везука – топтать облака», думала Габи, глядя из окна вверх, но в этой истории была какая-то печаль, которую она пока не понимала.
А потом еще бабушка, ее любимая Нэнни, упала в парке. Они только сейчас обсуждали перипетии царевича-волка, который намеревается красть принцессу, и тут бабушка падает. Она лежит на земле. Габи тянет к ней свою руку: «Вставай, вставай». И бабушка говорит: «Все хорошо». И потом она просто лежит. Подходят люди, о чем-то шепчутся, потом приезжает белая машина, бабушку увозят и возвращают назад в длинной коробке. Коробку заносят в зал. Бабушка в ней худенькая и какая-то не такая. Мама ставит тазик под коробку. Вокруг люди в черном, они плачут, но как-то чудно, громко и с завываниями.
Потом коробку выносят во двор, подходят люди, смахивают слезы рукавами, глядя на бабушку. Бабушка лежит. Наконец, ее вместе коробкой кладут на машину, которая медленно отъезжает, при этом какой-то мужчина кидает елочные ветки, а сзади идут люди с разными инструментами и играют медленную музыку, стараясь эти ветки обходить, не наступать на них – эта такая немного игра, обойди ветку с тромбоном, стараясь не сбиться с пути.
Так Габи поняла, что Бог наказывает девочек, рисующих на моющих обоях, забирая у них бабушек, и твердо решила не делать ничего дурного, но то и дело случались какие-то непредвиденные обстоятельства. Так однажды она взяла мамину марганцовку, нанесла на глаза и, когда смывала, обнаружила, что все ее лицо в крови. Габи позвонила маме на работу, та захрипела и положила трубку, перед этим тихо-тихо произнеся: «Еду». Инцидент был исчерпан после того, как мама взглянула на Габи, но потом пришлось помогать ей, неся бутылочку с надписью «корвалол». «Ох, Боженька, только не злись», – говорила девочка, глядя в небо, «я не нарочно». Она очень боялась шалить, но это получалось само собой.