Солнечный свет
Шрифт:
Это случилось, когда мама начала работать на Чарли – как только он услышал, что у нее больной ребенок, то сразу же повысил зарплату. Уже потом он узнал, как я мала, и что, уходя на работу, мама оставляет меня одну; мама и пошла-то работать в кофейню главным образом из-за того, что кофейня находилась рядом, и на перерывах мама успевала сбегать домой и проверить, как я. Была зима, и мама говорит, что в течение трех недель я ползала по новой квартире, ловя каждый попадавший внутрь лучик солнца – передвигая при этом мешавшие стол и тяжелый комод, – и к концу этого срока выздоровела. Я этого не помню, но знаю,
Я стояла в лучах солнца, ощущая его живое тепло, и откладывала катастрофу на потом.
Бутылку с водой я все еще сжимала в руке. Я снова посмотрела на вампира. Его глаза были закрыты – возможно, потому, что я стояла на солнце. На его коже будто бы выступила тонкая пленка пота. Разве вампиры потеют? Как-то это не по-вампирски.
Я вышла из-под солнца, и его глаза снова наполовину открылись. Он не искал меня взглядом – поглядел точно туда, где я стояла. Я чуть было не отшатнулась обратно на солнце, но вместо этого подошла к вампиру на длину руки.
– Ты не… убил меня до сих пор потому, что это означало бы победу Бо.
– Да, – ответил он. Лишенный интонаций голос казался изможденным.
Отказываясь осознать, что я собираюсь делать, я протянула бутылку. Если вампиры потеют, то, может, они и пьют… воду.
– Хочешь воды?
Глаза его полностью распахнулись.
– Почему?
Я невольно улыбнулась. Его очередь проходить интенсивный курс человеческих нравов.
– Не люблю подлецов.
Это была не вся правда, но сверх этого я пока сама ничего не понимала.
– Да, – согласился он, снова издав рычаще-кашляющий звук.
Я протянула бутылку, и он взял. Посидел с минуту, глядя на нее, потом перевел взгляд на меня, потом опять на бутылку. Отвинтил пластиковую крышку. Все это делалось на обычной человеческой скорости, хотя в движениях сквозила жуткая вампирская плавность. Но потом… еще треть воды исчезла. Я не видела, чтобы его горло дернулось при глотке. Но в бутылке оставалась только треть воды, крышку он уже завинчивал. И выглядел немного лучше. Кожа его по-прежнему была цвета грибов, но уже не таких сухих и не таких старых.
– Спасибо, – сказал он.
Я не могла заставить себя сказать «Пожалуйста». Снова отодвинулась почти полностью в тень, подставив солнцу только спину, и села. Полоска солнечного тепла была как объятие дружеской руки.
– Ты ведь мог просто взять ее.
– Нет, – сказал он.
– Ну, приказать мне дать тебе воду.
– Нет, – повторил он.
Я вздохнула. Меня раздражало общество этого вероломного, мерзкого, смертельно опасного существа. Ирония происходящего могла свести меня с остатков ума, прежде чем он в самом деле убьет меня.
– Я не могу ничего от тебя взять, – медленно проговорил он. – Только принять предложенное тобой. В основном я могу только… просить.
– Да что ты говоришь! – отозвалась я. – Я могу не разрешить тебе убить меня? Вампиры не убили никого, кто не говорил бы: «О да, пожалуйста, я хочу умереть, хочу умереть сейчас, хочу, чтобы ты выпил всю мою кровь и что там еще вампиры делают, и пусть труп мой будет так ужасен, что после осмотра в полиции его сожгут дотла и даже пепел стерилизуют, прежде чем вернуть ближайшим родственникам!»
В темноте я бы не могла сказать
– Обладая силой воли, ты остановишь и меня, и любого вампира, – сказал он. Слова опять текли медленно, как при начале разговора, ночью. А еще он употребил слово вампир. Ну, в общем, и я употребила. – Эти знаки, – и он коротко указал на свою лодыжку, – они… эффективны. Они будут, делать то, ради чего созданы. Будут… сдерживать. Для этого Бо их здесь и расставил. Они также не позволят нелюди причинить вред человеку. Но все это они могут, только если человек с оберегом выстоит против воли противника. Вампиры сильнее людей. Редко человек может выстоять против нашей воли. Зачем, как ты думаешь, не следует смотреть нам в глаза? Мы можем… убедить вас так или иначе. Но, посмотрев вампиру в глаза, человек обречен.
– Значит, вас действительно просят убить? В самом деле умоляют… – в ужасе выговорила я.
– Да, – ответил он.
– Значит, они… – прошептала я, – ладно, а в конце? Им… нравится то, что в конце?
Последовала долгая пауза.
– Нет.
Снова воцарилось молчание. Я отшатнулась от него, встала, снова ступила под солнце. Оттянула корсаж платья от тела, чтобы солнце могло вливаться внутрь. Отбросила волосы за уши, чтобы солнце освещало лицо целиком, затем развернулась и собрала волосы к макушке, чтобы оно могло согреть шею и плечи сзади. Я не собиралась снова плакать. Не собиралась. Я могла рассматривать это как практичную экономию воды.
Стоя в солнечном свете, я посмотрела на вампира. Его глаза были закрыты. Я сделала шаг из солнечной полосы, продолжая наблюдать за ним. Его глаза приоткрылись, как только я оказалась в тени.
– Сколько ты можешь выдержать? – резко, слишком громко сказала я. – Как долго?
Вновь его слова текли медленно.
– Меня сломит не голод, а солнечный свет. Солнце сводит меня с ума. Еще немного – и как-нибудь на закате я перестану быть собой.
Глаза его внезапно открылись полностью, лицо вскинулось на меня. Я перевела взгляд на шрам на его предплечье.
– Тогда я могу… убить тебя. Или себя. Не знаю. История вампиров длинна, но я не знаю ни об одном, кто испытал бы… такое.
Я села. И вдруг сказала ни с того ни с сего:
– Могу я что-нибудь сделать?
– Ты уже делаешь. Ты разговариваешь со мной.
– Я… Я не слишком-то хороший собеседник. Вот наши официантки умеют и говорить, и слушать. А я большую часть времени на кухне, вожусь с выпечкой…
Хотя кое-кто из завсегдатаев заходил на кухню, если хотел. А еще был маленький дворик за кофейней – Чарли все хотел доделать его, чтобы поставить еще столики, но до сих пор не собрался. Возможно, потому, что дворик стал своего рода частным клубом для этих самых завсегдатаев. Когда вытяжка не работает и двери пекарни открываются, я могу прислушиваться к беседам, а люди подходят к порогу, чтобы мне было лучше слышно. Самые интересные истории Пата и Джесса были рассказаны именно там.