Солнечный удар
Шрифт:
Ральфа облаяла калитку одной из халуп. Пилипенко повернул железную ручку – не заперто. Все вместе вошли во двор, окруженный множеством дверей клетушек, которые хозяйка халупы сдавала курортникам. Ральфа без колебаний выбрала одну из дверей, следователь распахнул ее.
Прямо за дверью была комнатка два на полтора, похожая на корабельную каюту. На одноместной железной кровати спал длинноволосый молодой человек. Серебристый кулон на его груди поймал луч солнца из маленького круглого окошка.
Собака вдруг жалобно заскулила, вывернув свои карие глаза на людей. Жаров понял природу запаха,
Под окошком стояла деревянная тумбочка больничного образца. На тумбочке лежала зажигалка, пачка дешевых сигарет, рядом – консервная банка-пепельница и маленькая, в форме чебурека, дамская сумочка.
– Где ты это взял? – спросил Пилипенко, растолкав молодого человека.
– Нашел, – сказал он, хлопая глазами со сна и поправляя свои волосы, которыми, видать, гордился. – Там, внизу, в лесочке таких вонючих деревьев.
– Так, – сказал Пилипенко. – Никогда больше не говори «нашел». Я-то добрый, а другие будут тебя бить.
С этими словами следователь ткнул юношу двумя пальцами в солнечное сплетение. Тот согнулся, сидя на своей солдатской кровати. Когда рыбьи движения его крупного рта прекратились, Пилипенко спокойно спросил:
– Ну, и? Откуда у тебя эта сумочка?
Пока юноша корчился, он бегло поворошил пальцами внутри сумочки и лицо его стало еще более угрюмым.
– Я это… – начал юноша. – Внизу ее нашел, на пляже. Рядом со спящей девушкой. Честное слово!
– Спящей? – подал возмущенный голос Ярцев. – Это ты называешь спящей?
– Погоди, – оборвал его Пилипенко движением ладони. – Итак, ты спустился на пляж через можжевеловый лес. И что ты там увидел?
– Девушку. Она спала на одеяле.
– И рядом с ней лежала сумочка?
– Да.
– И ты ее взял – нашел?
– Да.
– Так вот. Это называется не нашел, а украл.
– И ты ему веришь? – не выдержал Жаров.
– Думаю, он этого все же не делал, – сказал следователь.
– Точно! – вскричал парень. – Я ничего этого не делал, клянусь!
Пилипенко и Жаров переглянулись.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «этого»? – спросил следователь.
– Ну… Ничего я такого не делал. Взял сумочку и вернулся обратно. Пришел сюда. Потом пошел пить пиво.
– Первая цепочка следов с востока, – задумчиво проговорил Пилипенко. – Думаю, парень не виновен в убийстве.
– Почему ты так думаешь? – спросил Жаров.
– Интуиция, – сердито сказал Пилипенко: было ясно, что он видит нечто такое, чего не замечает Жаров.
Примчавшаяся по вызову следователя бригада затолкала испуганного молодого человека в машину. Жаров было поставил ногу на подножку «газели», думая, что и они тоже поедут в управление, устроившись на местах перед зарешеченной автокамерой, но Пилипенко взял его за локоть.
– Погоди, – сказал он поводя в воздухе сумочкой-чебуреком. – Оказывается, у нас и здесь есть работа.
Они присели на скамейку у беленой стены халупы, в глубокой тени мушмулы. Пилипенко осторожно вытряхнул содержимое сумочки на облупленную доску скамейки. На первый взгляд, в сумочке не было ничего особенного: косметика, крем для загара,
– Странно, – сказал Пилипенко, – вращая перед глазами какой-то флакончик, – он совершенно пуст. Зачем носить с собой порожнюю тару?
Следователь вывернул пробку и понюхал горлышко.
– Французские. Шанель номер пять, – сообщил он. – А вот это… – Пилипенко бережно взял визитку и выбросил вверх, словно игральную карту. – Я сразу приметил эмблему здешнего отеля, – сказал он, кивнув в сторону черепичной крыши, краснеющей среди листьев мушмулы. – Посмотрим, что тут еще… Так, авиабилет до Москвы, вылет через неделю. Фамилия в билете и паспорте совпадают.
Жаров взял паспорт убитой девушки и всмотрелся в ее черты. Там, на пляже, их трудно было различить из-за многочисленных травм.
Девушку звали Лиза Донцова, ей было двадцать полных лет, москвичка. Лицо на стандартной паспортной фотографии было невыразительным и некрасивым, отчего Жарову стало особенно жалко девушку. Он поймал себя на отвратительной мысли: будь эта бедная Лиза красавицей, он, может быть, и не испытал к ней такого щемящего чувства…
Но зачем? Что это за насильник, который позарился на нее – на это неброское тело, невзрачное лицо…
– Любопытное письмо, – прервал его размышления следователь, протягивая Жарову сложенный листок. – Похоже, это по твоей части. Мистика какая-то.
Жаров осторожно развернул листок писчей бумаги: такой можно купить на любой почте. По всей вероятности, письмо писалось самой Лизой Донцовой, иначе откуда оно взялось в ее сумочке, тем более, что оттенок пасты в шариковой ручке был идентичен бледно-синим каракулям на листке.
Жаров прочел:
Здравствуйте, Агния!
Настал момент, когда я должна раскрыть вам правду о том событии, которое произошло в Рождественскую ночь в Обители на белой горе, где в то же самое время были и вы. Нет, вы меня не знаете, хоть видели мельком тогда. Я…
Перечеркнуто. С новой строки.
Доброе время суток, Агния!
Когда я пишу эти слова, я чувствую на своей груди волшебный амулет, который может послужить доказательством того, что…
Перечеркнуто.
Здравствуй, Агния!
В моей груди бьется два сердца…
Перечеркнуто.
Инь и ян, которые были разломаны надвое…
На этом письмо обрывалось. Девушка явно не привыкла к письменной речи, и все эти слова давались ей с большим трудом, что можно было сказать не только по нескольким несостоявшимся попыткам, но и по замысловатым узорам на полях, которые чертила взволнованная рука. Что-то в этих узорах казалось Жарову знакомым, будто вот-вот сложится неких символ, объясняющий все…