Солнечный ветер
Шрифт:
Волен закатил глаза, но все же обронил:
— Болевой шок.
'Он умеет вызывать боль… — с содроганием подумала Элея. — Как это страшно и бесчестно. Наносить удар изнутри… Удар который нельзя отвратить. Наверное, именно так пострадал и Патрик… хотя его сразили не болью…
Теперь она намного лучше понимала, что чувствовал шут, придя в себя… Понимала его страх перед новым нападением, которое невозможно ни предугадать, ни защититься от него.
'Милый мой… и как ты жил с этим страхом?
— Зачем он вам? Зачем вам Патрик нужен? — вопрос сам сорвался
— Зачем? — переспросил Волен. И изобразил глубокую задумчивость. Вот только Элея вдруг отчетливо увидела, что этот вопрос этот на самом деле застал магистра врасплох. И сейчас тот стремительно решал, какую часть своей правды стоит озвучить… если вообще стоит. — Он мне мешал, — колдун произнес это уже без прежнего веселья. — Очень сильно мешал.
— Но как?! — изумилась Элея.
Вновь небольшая пауза. Слегка закусив уголок губы, Волен пристально посмотрел на Элею.
— Ваш избранник связан с королем. Так бывает… когда один человек становится оберегом для другого.
'Вот как… я могла бы и догадаться…
Пат никогда не говорил ей об этом. Да, право, и знал ли он? Пожалуй… пожалуй чувствовал. Конечно. Именно потому и стремился быть рядом с Руальдом.
Как сама Элея старалась теперь никогда не покидать своего шута.
Все эти удивительные сплетения судеб и связей стоило обдумать, но потом, позже… если это 'позже', конечно, когда-нибудь наступит.
— Что же в том плохого? — спросила она. За что удостоилась взгляда, каким обычно из жалости награждают недолгоумных дурачков.
— Поразмыслите сами, дорогая принцесса. Всегда ли так нужно, чтобы ваш бывший супруг выныривал из любой воды…
Элея поразмыслила. И очень быстро поняла, кому именно Руальд обязан всеми своими бедами и проблемами.
'А ведь это он сгубил Нар, — скользнула у нее догадка. Даже не догадка — осознание. — От чего бы тайкурская ведьма ни погибла, причиной был именно магистр… — в голове друг за другом пронеслись десятки домыслов и предположений.
— Так что сами видите, — закончил Волен, — господин Патрик для нас — очень серьезная проблема. Отпустить его — все равно, что позволить уличной собаке бегать по теплице с розами.
'Это он свои коварные планы розами считает… — усмехнулась про себя Элея. — Надо же! Садовник…
— В таком случае, — сказала она, — проблема решается очень просто. Мы могли бы вернуться на Белые Острова. Оттуда, как я понимаю, Пат не сможет защищать Руальда.
Волен зевнул. Он уже собрался ответить, когда на пороге комнаты возник слуга с подносом. Нив брякнул еду на изящный столик возле софы и отошел в сторону.
— А вот и поздний ужин! — с деланной радостью провозгласил магистр. — Извольте угощаться! Яда нет, можете не беспокоиться. Вот, пожалуйста, — он подхватил с подноса жаренное птичье крылышко и с аппетитом принялся обгрызать его. У Элеи даже голова закружилась от запаха горячей еды… желудок свело длинной судорогой, и его громкое урчание предательски выдало, как сильно принцесса была голодна… — Ешьте, ешьте! — настаивал Волен. Элея лишь чудом не упала — так сильно качнулась комната…
— Отдайте мне Патрика, — тихо сказала она. — Мне ничего более не надо.
— Пфы… — разочарованно выдохнул магистр. — Дорогая моя, я ни за что не поверю, будто вы сумеете убедить своего балаганного артиста покинуть Закатный Край и короля. Он ведь упрям. Очень упрям…
— Так позвольте мне хотя бы попытаться уговорить его! — воскликнула Элея, вспыхнув внезапной надеждой. О, как ей хотелось увидеть любимого… Эта жажда была сильней голода. — Пожалуйста! Я смогу!
Волен бросил на поднос обглоданные косточки и пожевал губами. Он изображал раздумье.
И пусть! Пусть себе тешится… Главное — снова оказаться вместе… Если Волен так боится подпускать Патрика к Руальду, значит и ее, Элеи, присутствие может изменить судьбу шута, добавив в нее изрядно везения и неожиданной, непредсказуемой удачи!
Она прикрыла глаза, боясь выдать, как это сильно желание.
— Ну хорошо… — медленно проговорил Волен. — Хорошо. Так и быть. Мне, собственно, без разницы, — и вновь окликнул слугу, который, судя по неизменно мрачной физиономии, искренне надеялся, что его больше не тронут этой ночью. — Отведи нашу гостью к ее комедианту. Скажи братьям, я позволил.
Часть четвертая
Сорванные маски
1.
Шут открыл глаза. Серая стена перед ним оставалась такой же серой. Каменной. Непроницаемой. Он вновь опустил ресницы. Вдохнул поглубже и в тысячный раз попытался увидеть мир п о — д р у г о м у.
Тщетно.
Стена не становилась прозрачной, не возникала перед его внутренним взором. Равно, как не возникало вообще ничего, кроме изученных до мельчайших подробностей щелей в каменной кладке. Этот узор даже снился ему. Но и во сне Шут не мог увидеть ничего нового, кроме знакомых до боли щербин и изгибов гранитного кирпича.
Он устало провел ладонями по лицу и встал. Десять шагов в одну сторону. Десять обратно. Просто чтобы не сойти с ума.
Иногда ему казалось, что безумие уже очень близко. Дни в этой темнице тянулись бесконечно долго, ничем не отличаясь от ночей. Шут давно потерял им счет и престал понимать, какое именно время суток царит за пределами крепости, где ему довелось очутиться. По первости еще спасала злость. Она была безгранична. Но потом гнев улетучился, оставив только едкий осадок на дне души… кого винить, если сам дурак? Собственная глупость теперь виделась Шуту просто беспредельной. И если уж на кого и стоило пенять, то только на себя.
Но и в этом не было большого смысла… Шут понимал, что самобичевания не помогут отворить запертые двери и не вернут ему утраченный Дар. А утратил он его основательно… С того дня, как Шут очнулся в своей темнице, ему больше ни разу не удалось раздвинуть границы сознания. Он даже снов не видел, и уже совсем забыл, каково это — смотреть на мир иначе. Утрата пугала, но Шут понимал, что виной тому не его собственные проблемы. Просто хозяевам замка очень не хотелось оставлять за своим «гостем» столь опасную способность.