Солнечный зайчик. Шанс для второй половинки
Шрифт:
– Я знаю, но всё равно безмерно тебе благодарна, Юрий. Я наконец стала женщиной. Да, после пяти лет замужества стала женщиной. За эту неделю я получила женского счастья даже больше, чем мне мечталось.
– Спасибо за высокую похвалу, Лиза.
– А ещё я чувствую себя защитницей нравственности.
– Это как? – удивился я.
– Ну, как… Ты такой красивый, страстный и сильный. Тебе, наверное, очень хочется девичьей ласки, а девчонки, я уверена, на тебя просто вешаются: вон какие ты песни сочиняешь! Я вчера слушала, как ты поёшь соседям песню про меня, и чуть не умерла от страха: а ну как догадаются?
– Как ты слушала? Я тебя не видел. Правда, на посиделки
– Я из нашего палисадника слушала. Там две сирени, а под ними скамеечка. Знаешь, как я хотела к тебе? И ревновала: там было десять девчонок, и они все тебя хотят. Но я не дам свершиться плохому!
– Каким образом?
– Всю твою страсть и нежность я приму в себя. Ты же не против?
– Не против, Лиза…
– Ах, какую ты мне красивую песню сочинил!
Лиза шёпотом запела:
Лиза, еще вчера мы были вдвоем,
Еще вчера не знали о том,
Как трудно будет нам с тобой расстаться, Лиза,
И новой встречи ждать день за днем…
Лиза, когда теперь увидимся вновь?
Кто знает, – может, это любовь?
А я еще не смог сказать о самом главном
Тебе всего лишь несколько слов… 44
Она пела, а из глаз одна за другой катились крупные слезинки.
***
На выходе из кустов меня дожидался отчим.
44
Песня из репертуара Андрея Губина.
– Пошли со мной! – хмуро мотнул он головой.
Мы зашли в мастерскую, отчим запер дверь и мрачно спросил:
– Ты это, Юра… С Лизаветой вы давно любитесь?
– Недавно. Примерно неделю. Откуда ты узнал?
– Катька сказала. Передала, чтобы вы поосторожнее были. Вроде как, она по-бабьи понимает Лизавету, но как бы вам Лизкиному мужу на глаза не попасть.
Отчим помолчал, и вдруг, с жадным интересом спросил:
– А что, правда, что Лизавета тебе девочкой досталась?
– Правда. Откуда ты знаешь, батя?
– Да Катька и сказала. Пятно на диване осталось, Лизавета его плохо затёрла. Да… век живи – век удивляйся. После пяти лет замужества баба ещё целка, а её муж, как последний mudак её обвиняет, что она ему деток не рожает. А то, что он на двадцать пять лет её старше, он в расчёт не берёт. Каааззззёёёл! – и отчим смачно сплюнул.
– Папа, а что нам делать? Любит она меня. Если расстанемся, боюсь, женщина наделает глупостей.
– Это точно. Помочь – поможем. Мать в курсе. Она первая и приметила. Катька тоже на вашей стороне: сама мучается с неспособным мужем. Тут ведь какая беда: Петро, муж Лизаветы, он в Челябинском КГБ в немалом чине, то ли майор, то ли целый подполковник, а ты тут ему рога на фуражку приладил. – отчим коротко хохотнул.
Я только вздохнул. Ситуация до предела глупая, кругом ненужный риск… А ведь меня к этой несчастной женщине тянет всерьёз, впрочем, не настолько, чтобы предлагать руку и сердце.
– Ты сам-то сам, случаем, глупостей не наделаешь, сынок?
– Да какие там глупости! Как женщина Лиза меня полностью устраивает, да. Что до возраста… восемь лет разницы, это не запредельно. Но жениться… Батя, я не смогу её содержать. У дамы сформировались дорогие привычки, а ты знаешь, один хороший поход с компанией в ресторан – это не меньше твоей месячной зарплаты. Но ничего, уедет к себе, страсть уляжется.
– Вон как ты по-взрослому! Я и не заметил, как ты стал
На наше с Лизой счастье погода в этом сентябре стояла ясная, сухая, но всё равно листья к концу сентября загорелись разными яркими цветами и стали опадать. Убежище наше превратилось в ненадёжное, просматриваемое с улицы, и последнюю неделю перед отъездом мы встречались в мастерской отчима. Я сделал в мастерской откидной топчан, на который мама втихомолку от меня принесла отличный пружинный матрас и новенький комплект постельного белья. Лиза не замечала этих мелочей, и любила меня со всей силой пробудившейся в ней страсти. Мне казалось, что чем ближе к отъезду, тем сильнее она будет тосковать о будущем расставании, но нет: Лиза цвела всё сильнее. В чём дело, она объяснила последнюю минуту перед последним расставанием, у самого забора:
45
Мерин – кастрированный конь.
– Юрочка, – жарко зашептала она – во мне уже растёт частичка тебя. Я почти уверена, что это будет девочка, я так мечтаю о девочке! Ты хочешь, чтобы у нас была девочка, Юра? Пожелай мне девочку, пожалуйста!
– От всего сердца желаю. Пусть будет девочка, такая же прекрасная как ты. Но что будет, если получился мальчик?
– Буду любить его изо всех сил. Это же твоя кровь!
Лиза поцеловала меня, и шагнула в лаз.
Пос. Ленинский, 14.00. 07.11.1970 года, суббота.
Сегодня у нашей группы чрезвычайно важный день: выступление перед районным партийно-хозяйственным активом, на концерте. Нам, несмотря на молодость группы, выделили целых четыре номера, и обязательным номером назначили только песню, посвящённую Революции. Долго мы голову не ломали, и по предложению Ирины Сергеевна, разучили «Левый марш» на немецком и русском языке. Вторую песню попросил исполнить дальний родственник Алексея Максимовича Пешкова, начальник районной милиции. Он подошел к нам вместе с женой, они очень хотели слышать «Галину». Третьей подошла к нам жена начальника РОНО, и робко улыбаясь, попросила исполнить «Я у твоих ног». Ну и последней стала «Мы желаем счастья вам». Этой песней и завершался концерт, чем были страшно недовольны местные звёзды районного масштаба, привыкшие купаться в куцых лучах провинциальной славы.
Зал районного Дом Культуры был переполнен. Люди стояли даже в проходах. Было бы жарко и душно, но по счастью, верхние фрамуги окон были открыты, и прохладный ветер уносил весь жар, что скапливался в зале.
Нас приняли с восторгом: слухи о необыкновенной группе с замечательным репертуаром, преодолели восемьдесят километров, и достигли районной столицы. Народу нравятся наши песни: мы не несём заумную чушь, мы не пытаемся подражать пустым и занудным битлам вкупе с прочими англосаксами. Песни у нас душевные и наполненные глубоким смыслом, за что нас и полюбили. Справедливости ради надо признать, что и у англосаксов бывают душевные песни со смыслом, но это скорее исключение. Очень редко у них бывают душевные песни: не тот народ.