Солнышкин плывёт а Антарктиду
Шрифт:
Утро встретило команду «Даёшь!» отчаянным морозом. Пар валил изо рта такими клубами, что ими можно было жонглировать. Стоило только зазеваться, и носы хрустели, как леденцы, а уши трескались, как морозные стёкла. Поэтому все работали с особенным усердием, и, когда Солнышкин поднялся наконец на палубу отдохнуть, большая часть груза лежала уже внизу.
Моряков и Полярников не уходили ни на минуту.
— Надо торопиться! — кричал Полярников. — К вечеру может разыграться пурга!
«Надо торопиться», — тревожно подумал Солнышкин и оглядел горизонт.
Солнце словно примёрзло
Маленькие пингвинчики сбивались группками и, как второклашки, толкали друг друга в бока, пробуя согреться. Но ни одного «императора», которого Солнышкин мечтал привезти для Дворца пионеров, здесь не было.
— Ничего, за ледником их тысячи! — решил Солнышкин, потирая нос.
Он взглянул на бронзовый компас. Стрелка неуверенно клонилась из стороны в сторону.
«Колеблется старик», — подумал Солнышкин. Но впереди ярко горел величественный голубой ледник, а три вершины свысока смотрели прямо на Солнышкина: решится или нет? И Солнышкин вышел в путь.
«Хе-хе, интересно, — подумал съехавший на ящике Стёпка, — интересно, куда это он смотрит? Что он там разглядел?» И решил не отставать. Не будь Солнышкина, вряд ли у него на груди покачивалась бы сейчас жемчужина. И артельщик двинулся за ним.
Снег так скрипел под ногами, что ни тот, ни другой не заметили, как за ними отправился в путь ещё один искатель удачи. Он был в тяжёлой волчьей шубе. Ни Солнышкин, ни пингвины его, видимо, не интересовали. Но с артельщика он не спускал маленьких шакальих глазок.
Сверкал снег, все трое быстро удалялись от парохода и становились похожими на больших чёрных пингвинов.
ДАЙТЕ, ПОЖАЛУЙСТА. РУКУ
Солнышкин бежал вперёд, как лёгкий маленький паровозик. Пар отлетал от него вправо, потому что слева, с океана, дул сильный ветер. Но скоро «паровозик» стал странно подпрыгивать и отбивать ногами «летку-енку». Треща на морозе, перед ним вырастали глыбы льда. Они сверкали и переливались цветными огнями, будто доказывали, что им тоже можно дать любое имя и вовсе незачем идти далеко. Но Солнышкину были нужны настоящие вершины. Он, покрякивая, торопился вперёд и думал, какую вершину лучше штурмовать первой… Ту, что справа, он назовёт именем Перчикова, среднюю, конечно, именем Робинзона, а ту, что слева…
Солнышкин перепрыгнул через полынью и ткнулся носом в ледяную гору. Она, как волна, взлетала вверх, а где-то за ней поднимался величественный хребет с тремя вершинами. Ветер подталкивал покорителя гор и заранее трубил победу.
— Вперёд! — крикнул Солнышкин сам себе и… скатился вниз. — Ничего, плавали! — сказал он, разбежался и с ветерком, как на коньках, промчался снизу вверх. — Есть! — Он вцепился пальцами в верхушку бугра, подтянулся и приоткрыл рот…
Хребет вместе с вершинами отодвинулся километров на пять в глубь континента. А по всему белому пространству курилась позёмка, сквозь которую виднелись настоящие королевские пингвины, настоящие «императоры». Солнышкин подул на пальцы, ударил сапогом о сапог, но отступать не собирался. Жаль только, мало времени!
Он уже свесил ноги вниз, готовясь к прыжку, как вдруг за его спиной раздался голос:
— Хе, хе, Солнышкин, дай, пожалуйста, руку!
Он повернулся. Сзади него с сизыми от холода щеками цеплялся за лёд толстый артельщик. Солнышкин удивился.
Артельщик тоже торопился к хребту. Он протянул руку, и Стёпка, взобравшись, пропыхтел:
— Я с тобой, Солнышкин!
— К хребту?
— Да! — кивнул артельщик. В последнее время он проявлял, хе-хе, удивительную заботливость и внимание.
— Тогда быстрей! — крикнул Солнышкин. Они свесили с бугра ноги, и вдруг сзади опять раздался голос:
— Гив ми ё хэнд!
Солнышкин подпрыгнул и, балансируя на верхушке, открыл рот. Артельщик с удивлением выкатил глаза. Вверх по склону летел доктор Хапкинс, подыскивая слова для перевода: «Дайте, пожалуйста, руку».
Солнышкин и Стёпка втащили его наверх.
— И вы тоже? — косясь на доктора, спросил Стёпка.
— Йес! Йес! — воскликнул Хапкинс.
— Пошли! — скомандовал Солнышкин. Времени оставалось в обрез. Он приготовился к прыжку и вдруг замер.
Пока он втаскивал наверх нежданных попутчиков, равнину захватила такая густая метель, что «императоры» виднелись в ней еле заметными тёмными пятнами. Они отступали от океана, как матросы, потерпевшие кораблекрушение. А волны холодного снега догоняли, захлёстывали и сбивали их с ног. Птицы шли, и казалось, у них нет сил выбраться на берег. Падали птенцы, а взрослые метались в поисках укрытия.
— Сюда! — крикнул Солнышкин. — Сюда! Но сзади него за спиной раздался знакомый тревожный гудок. Солнышкин оглянулся. Там, у парохода, тоже наступала пурга. Она заматывала в снежный кокон кончик мачты и красный флажок. «Даёшь!» спрятал нос в сугробы. Теперь только за бугром, на котором стоял Солнышкин, оставался ещё тихий, скрытый от пурги уголок.
А путь к хребту уже совсем исчезал за белой, беснующейся завесой.
— Кажется, пора домой! — крикнул артельщик.
«К вершинам, к вершинам!» — вздохнул Солнышкин, но вслух твёрдо сказал:
— На помощь птицам. — И, держась за руку артельщика, бросился вниз.
Артельщик ухватился за Хапкинса и едва не полетел в гущу пингвиньего лагеря.
— Черт бы тебя побрал, — глотая снег, прохрипел артельщик, — в такой кутерьме не только ничего не найдёшь, но ещё потеряешь! — Он схватился за грудь.
— На месте? — шёпотом спросил Хапкинс, протянул к нему руки.
Стёпка испуганно отодвинулся и промолчал. Он уже подумывал об обратном пути, но его остановил крик:
— Держи!
Солнышкин поднимал тяжёлого пингвина. А вокруг него уже толкались десятки громадных белогрудых птиц с короткими чёрными крыльями.
— Этого курятника мне только и не хватало! — проворчал Стёпка, передавая пингвина Хапкинсу, который так и дырявил своими глазками его фуфайку.
— Быстрей, быстрей! — кричал Солнышкин попутчикам и подсаживал ещё одного пингвина. Руки закоченели, пурга била в лицо, и Солнышкину казалось, что у него внутри всё покрывается инеем, как кран у водопроводной колонки, но он не отходил от птиц.