Соломенный век: Сутемь
Шрифт:
Солнце полюбовалось природным пейзажем, который на выбеленном снегом фоне казался ещё более насыщенным красно-желтыми тонами, а затем выследило пару зверей в окружных лесах. В одном месте семейка диких свинушек рыла землю, в другом косули прытью бежали через лес, заприметив стаю рыскающих волков; белки огненными всполохами мелькали то там то сям по стволам деревьев, суетливо закапывая в листве под снегом последние запасы на зиму; с озера шумно поднялся косяк уток, направляясь неизвестно куда. Да, дорогие пташки – кто ещё не успел улететь на юг, тому самое позднее теперь следует об этом серьёзно задуматься! Зима уже на пороге. Медведи – вам пора подыскать себе берлогу для спячки! Еды вам ещё хватит, чтобы нагнать немного жирка, но ненадолго.
Люди – не забывайте между нашедшим весельем, что вам тоже
Перед одной из казарм на заснеженной земле сидела женщина, склонив голову. Когда солнцу удалось заглянуть ей в лицо, то оно увидело, что женщина горько рыдает, протягивая в отчаянии руку.
– Отдайте мне его, это мой ребёнок… – твердила она умоляюще сквозь всхлипы.
Случайно проходивший воин подошёл к ней и, склонившись, поинтересовался причиной её горя.
– Милла. Милла меня зовут… – отвечала она отрывисто, продолжая рыдать.
Кое-как – скудным набором слов и жестами – оба пришли к некому взаимопониманию. Солнце, заглянув в лицо мужчины, увидело крайнее неодобрение. Через минуту после того, как он спустился по ступеням и решительно вошёл в двери казармы, его грубо вытолкнули назад. Встав со ступеней ещё более рассерженным, он не стал дальше ругаться и направился долой. Вскоре он вернулся с компанией других мужчин, которая резким тоном вызвала проказников из казармы, не найдя в картине с плачущей на грязной земле пленнице ничего весёлого. После недолгого скандала всё закончилось тем, что ей всучили в руки младенца, тем самым успокоив. Трепетно прижав его к себе, женщина теперь рыдала от облегчения, благодаря своих заступников. Мир не без добрых людей.
Из всего случившегося солнце поняло то, что у неё отобрали ребёнка, требуя сказать настоящее имя. Чьё – ясное светило не поняло, ибо не особо прислушивалось к разговорам. С одним оно было согласно – что это гадкая шутка и негодники заслужили наказания. Им ещё радоваться стоило, если никто не донесёт про этот случай до Сангара. Самоуправства подчинённых тот терпеть не мог, а тут ещё налицо нарушение данного им этой женщине обещания. Он и без того пребывал в последние дни далеко не в лучшем настроении, так что безудержная ярость повелителя будет естественной реакцией. Что это значит, олухи и сами должны понимать.
С умилением проводив счастливую мать взглядом, солнце внимательно осмотрело крышу здания, откуда вынесли младенца, надеясь найти щелку, чтобы заглянуть внутрь. Там, кажется, похитители прячут суженую лесного духа. Он жаловался, что давно не видел её. Трудно ему выследить её – зверем в большое селение не зайдёшь, ибо обязательно убьют и будут рады лёгкой добыче, – а пташкой много через открытые проёмы окон в сумрачных помещениях не разглядишь. Тоже опасное дело, ибо подростки-сорванцы с большой охотой брали любых птиц на прицел самодельных арбалетов. Стреляли они притупленными болтами, чтобы, промахнувшись, ненароком не поранить собственных людей, но этого хватало, чтобы перебить птице крыло или голову. Раненных пернатых сорванцы дарили девочкам вместо цветов, а те, разжалобившись, пытались выходить безнадёжных пациентов. Ишь какие добросердечные охотники, прямо все в своих отцов.
Последний раз солнце видело пропавшую лесную владычицу несколько дней назад. Тогда люди тоже изрядно веселились, устроив какой-то праздник. Это как раз был предпоследний день бабьего лета, когда даже нагишом под солнцем не зябко было сидеть. Такой её, кстати, и явили солнцу: нагой, прикрытой только в двух местах шкурой. Она лежала с закрытыми глазами на повозке, привязанная по руками и ногам, разведёнными в разные стороны, и не двигалась. На лице и теле видны были ссадины со свежими кровоподтёками, но в целом девушка была живая, солнце в этом не сомневалось. Её несколько часов возили по селению и под конец стащили и унесли, совершенно безвольную, под эту вот крышу.
Забавный праздник. Пару столетий назад люди почти по всей планете устраивали осенью праздник урожая. Благодарили солнце, показывая самые лучшие плоды, и жгли в честь его большие костры из соломенных сооружений. Потом про всё это забыли, по меркам людей – надолго, но теперь, видимо, опять вспомнили хорошие старые традиции. Мужчины, которые толпились вокруг повозки с девушкой, расхваливали её как только могли и торговались между собой за право потрогать её. Но никакие из тех рук, которым дозволено было погладить тело в разных местах, запустив их и под шкуру (особенно охотно туда), не ласкали девушку так нежно, как солнечные лучи. Уж они точно не упустили ни одной клеточки кожи, расцеловав её любвеобильно с головы до пят. Спину только не дали поцеловать. Жаль, ведь ей это так нравилось. Не слушая весёлого гомона мужчин, солнце шептало девушке в уши самые приятные слова, которые когда-либо слышало из уст людей, но та так ни разу и не улыбнулась. Ну да ладно, и без этого праздник можно было считать удавшимся. Солнце, в любом случае, чувствовало себя польщённым, ведь люди ему показали самое лучшее, что имели. И лесной дух с облегчением вздохнул, когда попозже узнал новость – беспокоился, всё ли с ней в порядке. Переживал он и тосковал, сетуя небесному светилу, что проворонил своё счастье в нужный момент. Бывает. Ничто в этом мире не совершенно, и лесные духи порой дают так же маху, как и люди.
Обернувшись в сумерках в волка, лесной дух ночью долго выл под Стрижиной Горой на луну, клятвенно обещая ей, что никогда больше не даст возлюбленную в обиду. Вспорхнув в лунном свете мотыльком над деревьями, через миг помчался болотной совой над марью, через другой петлял зайцем в траве между деревьями, через третий кружил в шумной стае летучих мышей у подножия высоких гор. И так метался в пылу дикой охоты дни и ночи напролёт до исступления, уснув с приходом зимы медведем в горной пещере. Пошли снега, похоронив под собой никем не найденные трупы, которые лес в скорби осыпал букетом осенних листьев. Ударили морозы, затянув лесное озеро под Стрижиной Горой толстым слоем льда; только в центре озера осталась полынья, у поверхности которой плавали рыбы, хватая ртами воздух, а подо льдом вытекающего ручья продолжала пульсировать жилка воды. Жизнь словно остановилась и только неуступчивая горная река продолжала бушевать – пусть и с меньшей силой, чем летом, – не давая заковать себя в плен льдов и упрямо вгрызаясь потоками в замёрзшую кромку берегов.
Недалеко от моста в двух шалашах сидели дозорные и, нахохлившись под шкурами, грелись у огонька. Скучное занятие, ибо после давней вылазки южан на другой берег северяне не показывались на глаза и не пытались как-то отомстить за похищенных жителей деревни. Теперь они тем паче не рискнули бы ступить даже шагу на совершенно обледенелый мост, а обстреливать дозорных – мелкая пакость, которая никому ничего не даст. Поэтому если дозорные смотрели за берегом реки, то больше надеясь увидеть там какого-то зверя. Хоть какое-то развлечение для глаз.
Неделю-две там ворон повадился на деревьях сидеть и так же от скуки наблюдать за людьми. Днём покаркает, погуляет степенным шагом хозяина по снегу, выискивая что-нибудь съедобное, разомнёт крылья, а с приходом темноты опять усаживается то на одной макушке дерева, то на другой. После его исчезновения через пару дней косяк оленей привал устраивал, отдыхая от волчьей травли. Заприметив людей на другом берегу, копытные в тот же день ушли.
Когда приходила смена, дозорные оживлялись. Разговаривали, делились новостями: что здесь было (да ничего, ворон и тот от скуки, наверное, подох) – чем в стане народ развлекается (да ничем особенным – жмутся в землянках у печей и играют в кости на то, кому проход от снега чистить, да кому за свежей водой идти). Отдежурившие уходили, пришедшие занимали их места, ёжились и грели руки. Холодно, брр! Чтобы через время не заснуть вместе, рассказывали друг другу разное из прошлой жизни – как оно было по ту сторону южных гор и как оно теперь по эту. Вспоминали дорогу, которая была долгой и не без трудностей. Кому-то суровая зима была не в новинку (ты, вот, друг, послушай, как у меня на родине в горах было!), а кто-то изрядно тосковал по жаркой пустыне. Человек – он живуч, везде найдёт себе пристанище. Нравится али нет – весьма занятный вопрос. Сейчас жалуется на одно, а покинет обжитое место, уйдёт в другое – будет уже с теплом вспоминать. Сделает одно с убеждением, а через время начинает сомневаться, правильно ли поступил.