Соломенный век: Сутемь
Шрифт:
Отец уже давно облюбовал себе угол возле дверей и спал обычно там. Как принято у скаутов: полусидя. Таким людям одно: что в лесу под деревом спать, что дома под крышей. Было бы к чему прислониться спиной. А угол удобен тем, что можно привалиться к другой стене боком. С некоторых пор и старшая дочь взяла себе в привычку спать сидя. В лесу она ещё ни разу не ночевала, но кто знает, не заставит ли когда-нибудь нужда? Иногда она позволяла себе расслабиться и поспать лёжа, а обнимку с сестрёнкой, – даже поваляться лениво утром – но в остальное время упорно приучала себя к суровому и неприхотливому образу жизни. В этом она также шла по стопам своих родителей, которые не баловали себя комфортом кровати. Оленью шкуру постелят на полу – вот вам и кровать. Заячью шапку скатают –
Старшая дочь придумала умнее: устроила себе лежанку перед дверью во вторую комнатушку. Соорудила из толстых палок спинку с наклоном, застелила шкурами, чтобы сгладить неровности – и готово. В этом углу теплее, чем в других: очаг рядом. И под спину не тянет холодком от стены. Ноги протянешь – дракоша счастлив будет покрывать их тёплыми поцелуями до утра. Поначалу пару раз кусал (никак от перевозбуждения), но потом девушка приноровилась не подсовывать во сне ноги близко к пасти жаркого воздыхателя. И младшей сестре не нужно было вслепую искать свою няню, если она просыпалась ночью и чувствовала себя одинокой. Вот она, сразу за дверью спит. Как верный охранник.
Собственно, в комнатушке младшая сестра спала только в тёплое время года (там темнее и можно подольше поспать, и взрослые, которые вставали раньше, не мешали своей вознёй по хозяйству), зимой она перебиралась к старшей, пристраиваясь к ней сбоку в обнимку. Или же наоборот: ложилась первая (правильней: садилась) калачиком, а сестра попозже к ней придвигалась. Вдвоём теплее. Младшей и подушки тогда не надо: сестра за неё сойдёт. Мягкая и любимая. Станет слишком жарко весенними либо осенними ночами – сползёшь в полусне головой на бедро, повернёшь тело дальше в сторону, и можешь дальше беззаботно спать. И накроют тебя, и по волосам ласково погладят, и поправят поудобней, если встанут раньше. Собаке даже велят вместо себя полежать рядышком, погреть. Замечательно!
В этот вечер старшей дочери не спалось. И душно, и какое-то тревожное чувство в душе мечется, покоя не находит. Как обычно перед новолунием.
– Что делать, если мы вдруг встретимся с роботом? – спросила она в темноту, будучи уверенной, что отец тоже ещё не уснул.
– Ничего, – ответил тот. – Он своими датчиками заметил тебя задолго до того, как ты его увидела. Уподобляйся зверю и пугливо обходи далеко стороной. Если ему ничего от тебя не нужно и ты не представляешь угрозы, то он не будет тратить на тебя даже капельку своего заряда в батареях.
– А что ему может понадобиться от никчемного человека? – сострила дочь.
– Ну, не знаю… Может, у него сбился пеленгатор и он заблудился. Тогда ему нужен будет проводник до пункта назначения. Или он угодил в яму и не может самостоятельно выбраться. Тогда тебе придётся рубить деревья и укладывать их под гусеницы, а потом выковыривать и вымывать грязь из шестерёнок.
Дочь, зажав ладонью рот, беззвучно затряслась от смеха.
– Солнечная батарея могла повредиться, – зевнув, продолжил шутник таким же вяло-небрежным тоном, – об сук, скажем, и он еле ползёт на резервах. Придётся тебе топать в ближайшее селение за старенькими батареями от машин и тащить их к нему. А отговориться не получится, ибо у роботов безошибочный нюх на электричество, как у медведей на тухлятину, они точно знают, в какой стороне оно валяется, и то, что тебе, как женщине, не положено таскать тяжёлое, для них не аргумент…
– Х-х-хват-т-ит…
– Дождь, в конце концов, или снег, а у него ржавчина башню разъедает уже который год. А у тебя шуба, которой это безобразие накрыть можно…Ужель не сжалишься над бедным странником?..
Дочь пискнула и зажала уши руками, отвернувшись к стене. В памяти всплыл образ матери, которая в таких случаях молча подманивала мужа пальцем с укоризненной улыбкой, предвещающей заслуженную трёпку, и медленно притянув его к себе нос к носу, заставляла одним прямым взглядом замолчать. «Дорогой мой, не хочешь ли занять свои губы другими делами?» – ласково говорили её глаза. «А ты чего подглядываешь? – говорили глаза отца смеющейся дочери. – А ну брысь отсюда, не мешай взрослым целоваться!»
Мама, нам всем тебя так не достаёт… Ты ушла слишком рано.
Часть 1. Марья
На рассвете мужчина проснулся и тихо, чтобы не будить других, собрался на прогулку. Недолгое дело: обуться, прикрепить ножны на голень, опоясаться ремнём, навесить на него колчан, закинуть суму через плечо, да прихватить лук. Собака проснулась вместе с хозяином и встрепенулась, ожидая по привычке у дверей. Шуметь нельзя, это она знала. То есть – нельзя радостно прыгать, нетерпеливо скоблить лапой дверь или скулить. Не все такие ранние птахи, некоторые любят поспать подольше.
Через минуту человек с собакой вышли, и дверь за ними тихо затворилась. Дверная перекладина с внутренней стороны тихонько стукнула, входя в упор. Лёгкий толчок плечом подтвердил – заперто.
Снаружи охотник потянулся, вдыхая утренний воздух. Сразу за дверью у стены стояли три копья; вытащив одно наугад вверх из проушины, охотник слегка встряхнулся, подбадриваясь, поправил на себе вещи и посмотрел на собаку. Та тоже была готова идти – и горела желанием. Устала лежать больной столько дней, что хоть волком вой. Последнее дело перед уходом – поддеть ногой лежащую на земле палку и повернуть её заострённым концом в нужную сторону. Эту палку трогать нельзя – собака знала. В лесу полно других палок, хочется – хватай и грызи любую, но не эту. «Палка-указка» – можно было её назвать. Куда она указывает, туда ушёл последний, кто её трогал. Если вторая ранняя пташка надумает присоединиться к утренней прогулке, то она будет знать, в какую сторону идти. Хотя сегодня навряд ли. Вчера нагулялась.
Вместе с рассветом просыпается и лес. Как же приятно, вдыхая свежесть воздуха, ощущать эту утреннюю атмосферу и чувствовать, как тело наполняется бодростью! Точно так и человек каменного века шёл: сперва крадучись, прислушиваясь к звукам природы, а затем уже твёрдой походкой – к своей цели.
Лес будто бы и не заметил появления человека. Тот, что обитал в этих краях, уж очень осторожно вёл себя. Если его что-то и выдавало во время охоты, то прерывистый свист. Звери на него обычно так чутко не реагировали, принимая за натуральный лесной звук. Тут все кричат, ревут, свистят, да поют во всю глотку. Насторожатся, посмотрят по сторонам, откуда раздался звук – если заметят человека, то подумают: далеко, угрозы пока не представляет. Угроза в это время уже быстро кралась в стороне, припав к земле. Наметив жертву и получив очередную команду, она снималась с места и летела стрелой через лес. В зависимости от поведения жертвы, менялся род свиста, и собака тогда меняла направление, затравливая зверя в нужное направление, откуда потом летела метко пущенная стрела. Дома у охотника хранилась винтовка, но крайне редко здесь раздавался гром от выстрелов. Слишком дороги были патроны, чтобы тратить их на охоту за зверями. Тысячи лет человек успешно обходился без огнестрельного оружия.
В этот день собака была плохим помощником, за что чувствовала себя виноватой, но хозяин не намеревался охотиться на крупных зверей. Предыдущего ещё не всего съели. Спустившись к озеру, он закинул удочку в воду и сел, любуясь величавым видом этого райского уголка. По левую руку расстилалось озеро; утреннее солнце, встав из-за дальних могущественных вершин, белеющих вечным снегом, приятно пригревало и переливалось лучами на поверхности водной ряби. По правую руку возвышалась Стрижиная гора, маркируя хребет небольших холмов и возвышений, который тянулся далеко на юг и служил некой лесной границей. Если кому-то захотелось бы дойти до первых отрогов снежных гор на востоке, то ему пришлось бы несколько дней продираться через болотистые леса, либо идти обходом через юг по берегу горной реки. Здесь, у озера, следовало об этом хорошенько призадуматься, ибо идти на юг удобней всего было по цепи холмов, следуя вытекающему из озера ручья, который и привёл бы к реке.