Соловки

Немирович-Данченко Василий Иванович

Стол для богомольцев поставлен отдельно. На счет монастыря каждого кормят три дня. Затем нужно ехать, если на дальнейшее пребывание в обители не дано особого разрешения высшею властью. Богомольцу дают обед и ужин. За обедом, на котором присутствовали мы, все шло тихо, чинно и спокойно. Перед каждым — оловянная тарелка, деревянная ложка, вилка и нож. На каждые четыре человека подается одна общая миска с варевом. Сначала все, стоя у своих мест, ждут колокола. При первом ударе все молятся и садятся, но есть еще не начинают. Лишь при третьем ударе ложки опускаются в миски, и вдоль всех столов послушники разносят небольшие куски благословенного белого хлеба. Каждая перемена блюд возвещается колоколом. Хорошенькие монашки-подростки, похожие на девочек, разносят миски с кушаньем. По окончании обеда все строятся

у своих столов в два ряда, и поется благодарственная молитва. Затем опять раздача благословенного хлеба и вновь пение псалма. Во время обеда читается св. Писание. Крестьяне обедают внизу со служителями, женщины же отдельно от всех. Как видите, и здесь относительно сословий соблюдается табель о рангах. При мне на обед было подано: соленая сельдь, окрошка из щуки со свежими огурцами, суп из палтуса, уха из свежих сельдей, пшенная каша с маслом и молоко. Кроме того перед каждым лежал громадный кусок хлеба, фунта в 2?. Мяса, разумеется, не подается никогда, и монахи быстро привыкают к этому, тем более, что большинство — крестьяне и дома у себя редко видели мясо. Северный крестьянин питается трескою и прочими рыбами из рода gadus, хлебом, брусникой, морошкой, солеными грибами (волнухами) и у моря — сельдью.

— Хорошо едят монахи!

— Кажись, такую бы жисть — не ушел бы из монастыря!

— А ты больше — о душеспасении… Подумай о душе… Ишь, тебя яства смущают… А в них, в яствах этих — блуд!

— Если с верой — какой блуд? Без молитвы, да без веры — блуд. А я с чистым сердцем…

— То-то… О душе подумай, главное. Потому ей-то — душе — оченно жутко, ежели да без Господа Бога!

— Одно слово всевидящее око… И все как на ладони… Должны мы, кажется, это понимать и чувствовать…

— А мы не понимаем. Потому в нас грех вселился… И за это нас следовает во как… Гли, гли — бесы бабу хворостят… во как. Поди, подлая, проштрафилась… Известно — она баба и в ей ум бабий… Однако и их на том свете не похвалят… Ишь хворостят как, а ей больно, и она кричит…

— Кается…

— Поздно… На том свете не спокаешься… Там разделка будет…

— А вот ежель на Паску помереть — беспременно в рай пойдешь — такой придел положен…

— А ежель еретик на Паску помрет?

— Его в жупел. Потому он поганый и в Бога не верует…

— Одначе и еретики есть, молятся!

— Глаза отводят — известно. Потому в Рассее всем им царь приказал: у меня, значит, чтоб молиться, а ежели нет — ступай вон!

— Известно, народ некрещеный. В петуха веруют!

— Ну? В петуна?..

— Ванька Шалый сказывал, у них заместо креста петух на церквах…

— Ах, ты злое семя!.. В петуха!.. Ну!.. Как же это наш царь-батюшка терпит? Разнесет он их, поди, за это…

— Турка, сказывают, в луну верит…

— То луна — планида небесная, не петух. В ей, в луне, — премудрость… А петух что, ему только бы горло драть, потому он дурак и ничего понимать не может…

— Насчет кур тоже… блудлив поганый!..

— В петуха!.. Каких необразованных наций на свете нет… Немец, так говорят, в колбасу больше верует, оттого его Карла Карлыч прозывают, и большой он, этот немец, плут…

— Нониче народ плут. Время такое!..

— Жулик народ!..

— Куда таперче?..

— Спать, братцы, давай, потому мы, как следует, утром, рано встамши, помолились, потом в церкви были, опосля потрапезовали. Теперь спокой требуется…

XXI

Поездка в Муксальму. Гигантский мост. Ферма

Соловецкий архипелаг, отданный Марфою Посадницею в вечное и безраздельное владение монастырю, право которого признано было и Иоанном Грозным, состоит собственно из острова Соловецкого и из островов Анзерского, Муксальмы, Зайцева и др. мелких. На Муксальме скот и молочные фермы обители. Доехать туда можно весьма удобно в монастырском экипаже за пятьдесят копеек.

Утро было чудное. Только что поднявшееся солнце сверкало в листве зеленого леса изумрудным, лучистым блеском. В ветвях берез задорно перекликались птицы. Роса на каждом просвете отливалась бриллиантовыми искрами. Кругом все дышало жизнью и привольем. Кое-где по обеим сторонам дороги, словно колонны, подпирающие своды голубого неба, поднимались вековые сосны. Сквозь чащу трепетали под светом

летнего яркого дня небольшие озера. Громадные валуны, вырытые, когда проводились эти дороги, лежали по краям их, уже охваченные молодою порослью. Порою, из-под самых ног лошадей, не торопясь, выбегали тетерки. В лесах, полях и лугах Соловецких островов никто не имеет права убивать дичи. Вследствие этого олень здесь на десять шагов подходит к человеку, лисицы и те не убегают от него. Минут пять рядом со мною бежала на Анзерском острове куропатка и взлетела только тогда, когда я вздумал ее погладить. Разумеется, такое доверие к человеку развилось веками. Монахи гордятся этим и называют свои леса скотным и птичьим дворами.

Не было примера, чтобы они давали кому-нибудь разрешение охотиться здесь. Понятно, что все это производит сильное впечатление на богомольца, объясняющего себе подобные явления чудом, невидимым вмешательством сверхъестественной силы.

— Кротость — это… Значит, и зверь чувствует, что здесь ему милость!

— Нешто зверь чувствует?

— Господь через него, незримо!

— Ну, и чудеса, братцы мои!

— Молись, знай. Этаких чудес здесь по всякий час довольно, потому обитель святая!

— Древле враны пророка в пустыне питали, а ноне… Гляди, олень не бежит…

Виды направо и налево становились все живописнее. Описывать здешние озера — невозможно. Извивы на зеленых берегах, их зеркальные прозрачные воды, их волшебные острова полны такой прелести, что я стоял по целым часам в каком-нибудь безлюдном уголке, не отрывая глаз от этих чудных картин. Да, действительно, в красоте этих озер и лесов Бог явил величайшее из чудес своих. Каждое так и просится на полотно. На небольшом клочке земли природа развивает перед вами все свои богатства. Какие сочетания цветов и линий! Посмотрите, например, хоть на это озеро. Оно и все-то протянулось сажен на тридцать, но в зеркале его вод отражаются серебряные, словно расплавленные, комья небесных тучек, голубая синь и неровная зубчатая линия лесных вершин. Каким блаженным миром и спокойствием веет на странника этот маленький, весь потонувший в зелени черемуховых кустов, островок. А этот острый камень, словно громадная игла, выступающий из воды? На крайней точке его покойно уселась белая чайка и целые часы сидит она тут, словно нежась в лучах полуденного солнца. У самого берега точно повисли в воде неподвижные рыбки. Едва-едва шевельнут они плавниками и снова замирают надолго. А вон по самому дну пробирается хищная щука. Вся она перед вами как на ладони. Чудные озера!

Всех озер на Соловецких островах около четырехсот. Большая часть их сообщается между собою. Без них прекрасные картины этого райского летом уголка были бы однообразны и безжизненны. Да, действительно, ежели отрешаться от жизни и бежать в пустыню, — то именно в такую, как эта. Тут все, что может заменить и общество, и суету, и движение. Измученная душа труженика воскресает и, словно почка долго не распускавшегося цветка, — раскрывается для счастья и света… Каким бы чудным приютом любви могли быть эти острова, где своды молодых дерев словно манят в прохладную, тихую, ничем и никем невозмутимую глушь. Эти роскошные купы дерев посреди озер, эти челны, неподвижные на их водах, это уединение… Тишина!.. Невольно забываешься и рисуешь себе иную южную природу, пока печальный псалом монаха не возвратит к действительности.

И велик, и страшен становится этот аскетизм рядом с прелестною, полною жизни природою…

Наконец, мы выехали из лесного царства. Даль широко раздвинулась перед нами. Скоро мы уже были у берега синего, глухо шумевшего моря. Перед нами тянулся мост, если только так можно назвать эту работу титанов. Остров Муксальма находится в расстоянии двух верст от Соловецкого. Между ними — несколько мелких островков в разных направлениях. Монахи все эти острова соединили между собою — завалив море до самого дна каменьями и покрыв этот искусственный перешеек щебнем и песком. Сооружение грубое, но колоссальное, вечное. Бури, ледяные громады, время — бессильны перед этою каменного стеною. Сколько труда надо было потратить на такую стихийную работу — подумать страшно. Это кажется скорее делом природы, чем творением рук человеческих. Мост тянется зигзагами. В самой середине его — перерыв для прохода судов. Тут устроен деревянный, разводящийся мостик.