Солженицын и колесо истории
Шрифт:
В газетах и журналах с каждым месяцем все развязнее бранят Солженицына, подкусывают повесть, ругают новые рассказы. С этой критикой я хочу повоевать в своей статье. Ругают его люди, которые, помимо всего иного, не думают о завтрашнем дне, о своей репутации. Солженицын, мне кажется, такой писатель, для всеобщего и безусловного признания которого необходимо лишь одно малое условие – время. Всякий, кто бесцеремонно нападает сейчас на Солженицына или на Твардовского, – получит самую незавидную аттестацию у будущих поколений.
21. XI.1963
Вернувшись с заседания Московского отделения СП, Е. Дорош с возмущением рассказал, как провалили выдвижение кандидатуры Солженицына на Ленинскую премию. Ну что ж, достаточно и того, что он будет выдвинут от нашего журнала.
В Союзе же писателей либеральные интеллигенты в том числе Ник. Чуковский (сын) –
58
Тевекелян Вартес Арутинович, писатель.
В то же время В.А. Смирнов [59] распускает слухи, что Твардовскому и Кондратовичу «выражено недоверие» за публикацию читательских писем о рассказе Солженицына. Вот оружие этой «черной сотни» – клевета, распространение панических слухов, запугивание интеллигентов и чиновников, у которых и без того поджилки дрожат.
30. XI.1963
Поставил точку в статье о Солженицыне. Прочел ее дома своим и отдал Сацу.
59
Смирнов Василий Александрович, писатель.
1. XII.1963
Был у Саца. Я так боялся в душе его суда, а все сошло хорошо, он приметил одно лишь ненужное слово.
Десять лет прошло с тех пор, как я принес Игорю Александровичу первую свою беспомощную рецензию, которую переделывал потом раза два. Она могла появиться в журнале лишь благодаря его широкому великодушию. Эти десять лет прошли не впустую. Кажется, я только-только начинаю кое-что понимать в деле, к которому приставлен.
2. XII.1963
Звонил Александр Трифонович из Барвихи – говорил о статье. Он пишет мне письмо.
В разговоре с Сацем по поводу названия («Иван Денисович, его друзья и недруги») я сказал, что все в нашей жизни сейчас заметно поляризуется.
<…>
«Дорогой Владимир Яковлевич!
Статья так хороша, существенна, исполнена достоинства и убежденности, что, пожалуй, и говорить бы не о чем. То, о чем я хочу сказать, происходит как раз, может быть, оттого, чем именно хороша статья: в ней идет настолько серьезный разговор, она касается таких значительных и важнейших политических, этических и эстетических мотивов в связи с «Ив. Денисовичем», что в ней не нашлось места для специального раздела о «художественных средствах выражения», какими Солженицын действует. Но это ясно только для умных и добрых людей. А имея в виду и других людей, не мешало бы, м. б., подчеркнуть, что вот, мол, такой выразительности и полноты содержания Солженицын достигает не в силу пренебрежения формой, а как раз по причине ее крепчайшего органического слияния и взаимопроникновения с содержанием. Можно бы подчеркнуть, что в повести нет ни одного готового, взятого напрокат слова – они все как бы впервые на свет рождаются, они всякий раз необходимы и в данном случае незаменимы. Далее: Солженицыну чужда тенденция щегольнуть «художественностью», красивостью облюбованного фразеологического оборота – это было бы кощунственно в применении к его материалу и т. д. Сказать еще о ритмической целостности, музыкальности рассказа, о внезапном выходе из стиля Ив. Ден-ча, когда вдруг речь идет о Буйновском; о том, как смело автор дает в точном воспроизведении «интеллигентные» разговоры в присутствии Ив. Ден-ча, который наверняка не слышит, не фиксирует их, хотя все повествование дается лишь через его пять внешних чувств (очень обостренно!) и только через его сознание.
Впрочем, все это у вас даже и есть, только уж так сдержанно, без малейшего сползания к пошлому в своей отдельности «анализу формы». Да, может быть, в отношении этой вещи тоже кощунственным был бы этот «анализ формы». Словом, говорю вам обо всем этом без уверенности в том, что вы так-то и должны доработать статью. Но, может быть, следует смело и решительно оговориться, что мы, мол, не станем заниматься этаким «анализом» отдельно, что нас больше занимает цельное, существенное.
Но вот что, пожалуй, я считал бы необходимым внести в немногих строках в текст статьи. Там, где речь идет о том, где автор был в тот зимний день, когда Ив. Ден-ч выходил с колонной на работу, – там это все хорошо насчет морозца, Кремля и студенческих милых забот, – но тут же нужно сказать, где была в этот день страна, что сообщали газеты, радио и т. д. Это сделает картину «дня» Ив. Ден-ча еще разительнее, противоестественнее, невозможнее. Загляните мельком в газеты того времени – что-то строилось, затевалось, выполнялось, восстанавливалось, а в это время…
Необходимо еще разыскать из печати хоть полуфразу из того, что говорил о повести Н.С, хотя бы по газетному изложению (помните, о «человеческом в нечеловеческих условиях», о партийных позициях автора). Das ist sehr wichtig [60] . В крайнем случае снимите мою фамилию в ваших двух случаях (вообще – не более одного) и цитатните из моего интервью («Я никогда не забуду» и т. д.).
Кажется, у Сергованцева же было нечто вроде противопоставления «активной» позиции шолоховского Соколова «пассивности» Ив. Д-ча? Я все ждал, что вы и этот гвоздь вобьете в гробовую крышку над статьей «Октября».
60
Это очень важно (нем.).
Еще я, может быть, поймаю вас по телефону. А покамест, всего вам доброго, мой юный, мудрый и благородный соредактор и друг.
Обнимаю вас
А. Твардовский.
P.S. Я почти ничего не подчеркивал из мелочей письма, не хотелось, да и рукопись еще вами не вычитана.
А.Т.».
4. XII. 1963
<…>
Вечером я был в ЦДЛ на собрании секции критики. Потом ужинали небольшой компанией – В. Войнович, И. Kpaмов, Ф. Светов [61] и я. Вышли на улицу, и в двух шагах от подъезда вижу – какой-то высокий парень в скособочившейся шляпе бьет пожилого человека. Оба, похоже, пьяные. Я подошел, хотел остановить. Парень повернулся ко мне и, нагло глядя в упор, стал выкрикивать: «А, это ты, Лакшин! Я знаю, ты обо мне написал, но мы с тобой еще посчитаемся…» Тут же подошли Светов, Войнович. Он еще некоторое время, отстав от старика, шел за нами, грозился, махал руками, пока не получил оплеуху. Ему явно хотелось скандала, хотелось вступить в драку. Неужели это кто-то из задетых мною критиков – оппонентов Солженицына? Но кто?
61
Крамов Исаак Наумович, писатель, критик.
И откуда ему известно о статье? Она была в руках у считанных лиц…
12. ХII.1963
<…>
Сегодня вышла «Литгазета» с редакционной статьей «Пафос утверждения, острота споров», где есть попытка поставить под сомнение нашу публикацию писем о рассказе Солженицына.
(«Литературная газета», 12 декабря 1963 г.) «В обозреваемых нами журналах «сошлось» сразу несколько материалов, посвященных произведениям А. Солженицына. О них говорится в упомянутой статье А. Овчаренко. Журнал «Подъем» (№ 5) опубликовал статью В. Бушина «Герой – жизнь – правда», в которой рассматриваются как сильные, так и слабые стороны творчества писателя. Критик, решительно споря с концепцией «праведничества», проявившейся в рассказе «Матренин двор», ратует за подлинных героев, героев-борцов, не склонных смиряться с несправедливостью и злом. «Без них-то и не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша».
Между прочим, не так давно на страницах печати (в том числе и в «Литературной газете») произошел обмен мнениями по поводу последнего рассказа А. Солженицына «Для пользы дела».
Редакция «Нового мира» также сказала свое слово в этой полемике, опубликовав в очередной книжке (мы имеем в виду десятый номер, недавно поступивший к читателям и потому не вошедший в наш октябрьский обзор) три читательских выступления, посвященных рассказу.
Думается, нет особой нужды обстоятельно повторять то, что уже было сказано редакцией «Литературной газеты» (№ 126) и об обличительном пафосе рассказа, направленном против бюрократизма и чиновничества, пафосе, заслуживающем поддержки, и о серьезных недостатках произведения – они были подробно рассмотрены в статье Ю. Барабаша («Литературная газета», № 105) и в письме Н. Селиверстова (№ 126).