Солженицын и колесо истории
Шрифт:
Особое удовольствие доставляет то, что Вы пишете таким спокойным и хорошим языком, далеким от современного критического жаргона».
19. V.1965
Был у Елены Сергеевны. Ее рассказы о Булгакове. Обыск 1926 года, перевернувший Булгакова, когда забрали дневники и «Собачье сердце». Он требовал, чтобы вернули, искал заступничества. Ждал-ждал и написал три года спустя заявление в Союз российских писателей, что выходит из Союза, где не могут защитить его права. Вызвали к следователю, который вел его дело. Тот взялся уговаривать не идти на скандал. Булгаков был тверд. «А если мы отдадим вам рукописи?» – «Я вам не верю». Тот вынул из стола дневник и повесть, тогда Булгаков порвал заявление. Пришел к Е. С, дал читать ей дневник, потом вырезал
В 1934 году был у Горького на квартире. Горький обнял, поцеловал его при встрече и дружески разговаривал часа два. Вернувшись домой, Булгаков сказал, что чувствовал себя там неприютно: «За каждой дверью во-о-о-от такие уши» (и он показал, раздвинув руки).
О дневнике Горького, который попал к Сталину и связал старика, говорил Елене Сергеевне Н.С. Ангарский.
Многое еще рассказывала Е. С. о Булгакове – славное складывается впечатление; жаль, я не все запомнил, а возникает он передо мною все с большей ясностью [73] .
73
Мне было заказано Гослитиздатом предисловие к «Избранной прозе» М. Булгакова, выходившей впервые, и я расспрашивал Елену Сергеевну, собираясь писать, по сути, первый биографический очерк о Булгакове.
Первый раз Солженицын позвонил от Ахматовой, просил о встрече и на другой день приехал. Разделся, сел, взглянул на портрет Булгакова и сказал: «Рассказывайте мне о нем, все рассказывайте, что можете». И Елена Сергеевна взялась рассказывать – часа на три. Потом он вскочил – звонить жене: «Наташа, немедленно приезжай! Ты не знаешь даже, что случилось, с кем я разговариваю». Ей что-то мешало приехать, и его досаде предела не было.
Регулярно наведываясь к Е.С., он перечитал почти все у Булгакова. Пришел в восторг от «Багрового острова», и Елена Сергеевна подарила ему экземпляр. В «Мастере…» он восхищался соединением трех стилей: иронически-современного, евангельской легенды и лирики. Лирические главы (для меня это неожиданность) поставил выше всего. Говорил о силе фантазии, вымысла у Булгакова, восхищался этим: «Сам не умею ничего придумать – большей частью пишу, как было» (тут, наверное, немалое лукавство).
Как хорошо сиделось мне на этот раз у Е.С. – ласково, доверительно, и что-то открылось новое в ней.
9. VII.1965
Встреча в редакции с Хуаном Гойтисоло [74] . Умен и хорош. Говорил об испанской литературе, проповедовал нам поэта Сернуду. Хорошо отзывался о Солженицыне, о журнале. Приятны его спокойная серьезность, сдержанность и внимание к собеседнику. Спор о Бабеле и Солженицыне. Мне показалось, что Бабеля и литературу 20-х годов он ставит слишком высоко. К тому же думает, что Солженицын и Аксенов стоят в одном ряду.
74
Хуан Гойтисоло (р. 1931) – выдающийся испанский писатель. «Новый мир» печатал его документальную повесть «Народ в походе».
16. VII.1965
Твардовский был у Демичева. Вернулся довольный, успокоенный и, как всегда в таких случаях, даже с некоторым лишним обольщением результатами разговора. Один успех, впрочем, бесспорный: «Театральный роман» дозволен к печатанию. «Пусть решает редакция, – с показным великодушием сказал Демичев. – Я не хочу читать в рукописи, я люблю читать журнал в готовом виде, как всякий нормальный читатель». Относительно писем по Вучетичу кислее: «Можете, конечно, напечатать, но вряд ли это вам нужно». Расспрашивал о Солженицыне. Но Михаила Алексеева, по его признанию, «читает с большим удовольствием».А. Т. говорил ему и о том, что на съезд СП не попадут многие заметные писатели, – это надо исправить. Демичев согласился. Разговор шел три часа, и к концу его Твардовский приободрился.
Сегодня же мельком видел Солженицына. Он собирается переезжать в Обнинск, куда его пригласили физики (кажется, этому покровительствует И.Е. Тамм). А. Т. советовал А. И. при встрече с Демичевым, на которую он приглашен, сказать о книге, о том, что это смешно – рассказы, напечатанные в журнале, почему-то нельзя издать. И второе: сказать прямо о грязной клевете, какую раздувают вокруг его имени такие, как Дьяков, Тевекелян («Полицай», «сидел за сотрудничество с немцами»). Солженицын сказал, что работает над романами, а для печати ничего не пишет. «Если прервусь, затею рассказ, то наверняка напишу плохо, ниже возможностей».
17. VII.1965
Солженицын был у Демичева и позвонил Твардовскому на дачу. Сказал только, что с Обнинском все устроено и что ему удалось развеять предубеждения против себя. Давай Бог! Но о главном, о сборнике рассказов, сказал ли он?
9. VIII.1965
Приехал в редакцию А. Т. – мрачный, раздраженный – из Секретариата от Воронкова. Тот по своему блокноту пересказал ему, что говорилось на Идеологической комиссии. С. Павлов делал доклад о воспитании молодежи. Приводились такие цифры: в Москве 40 % детей крестят в церквях, 20 % браков совершается в церкви. Преступность среди молодых растет. Из этого делают обычный вывод: надо искать виноватых, не ему же отвечать! Виноватых на этот раз нашли таких: театры, вроде молодой труппы Любимова, «Современник», и журнал, прежде всего «Новый мир». Павлов прямо спрашивал: «В каком государстве издается этот журнал?!» Скаба, украинский секретарь, прежде обиженный Трифоновичем, вопил: «Почему мы должны терпеть? Надо снимать Твардовского!» На это была реплика Демичева: «Такое решение было бы ошибкой». Однорукий Кузнецов из МК тоже распоясался: «Во главе журнала стоит алкоголик с замутненным сознанием».
Демичев в заключительной речи, насколько можно судить, смягчил остроту положения. Сказал, что ему очень понравилась трехчасовая беседа с Твардовским. Впрочем, дальше объявил, что Солженицын ему не понравился. Он якобы спросил у него: «Скажите, какая цель, какая программа у вас в творчестве?» А тот ответил: «Я иду за своими героями». Ответил, конечно, как настоящий художник-реалист, но понравиться это не могло. <…> [75]
75
«Литературное обозрение», 1994, № 11–12. Публикация дневника за март – август 1965 г.
1. IX.1965
<.. > После обеда мы прошлись пешком до вокзала. Залыгин рассказывал по дороге о Ново-Николаевске [76] . Город в общем-то скучный, некрасивый, без обаяния. Я смотрел на огромный, пышный вокзал и вспоминал 43-й год, вокзальный изолятор, себя десятилетнего – в гипсе, голые стены, покрытые грязной масляной краской – и крыс, прыгавших на авоську с хлебом, высоко подвешенную на гвозде, чтобы они не достали. Когда мама уходила хлопотать о билетах и пайке в Новосиб. театр, а я оставался один – эти рыжие вокзальные звери начинали метаться по комнате, не обращая на меня ни малейшего внимания и делали огромные прыжки вверх по стене, вцепляясь в сумку с нашим обедом.
76
Старое название Новосибирска.
Вечером – выступление в Доме офицера. Народу набилось полным-полно. Два первых ряда оставались пустыми – их держали для обкома, но никто не пришел. фойе продавали 8-й номер журнала, присланный вслед за нами на самолете.
Первый выступавший был явно подготовлен, говорил по бумажке казенные фразы, ругал Солженицына («он очернил почти всех», с неприязнью изобразил сов. солдат), бранил «Теркина на том свете» и т. д. Это было очень удачно, потому что он зажег, расшевелил аудиторию. Стали выступать, горячо, жарко доказывая, что «Н.м.» – лучший журнал, много говорили и о Солженицыне. Умно выступил поэт Фоняков.