Солженицын и колесо истории
Шрифт:
Не хотели, чтобы выступали на похоронах С[олженицы]н, Балтер, Копелев и я. Эти фамилии И[льин] прямо назвал как нежелательные.
4. XI.69
<.. > Часов в 5 зашла Анна Сам[ойловна] (Берзер. – С.Л.) с неприятной вестью – в Рязани исключили из С[оюза] П[исателей] Солженицына.
Мы сидели как пришибленные. Надо что-то делать, а сразу не сообразишь. Но в сущности – это катастрофа. Требуют, чтобы он завтра же ехал в Москву «исключаться». Он переложил на после праздников. Тр[ифоныч] мрачно оделся и уехал.
6. XI.69
<…> Днем сегодня Тр[ифоныч] попал все же на аудиенцию к В[оронкову] [104] . Приходил Можаев – «правда ли все это? как реагировать?». Надо подождать
104
Воронков Константин Васильевич, секретарь Союза советских писателей (ССП).
105
Романов Павел Константинович, начальник Главного управления (Главлит) при Совете министров СССР по охране государственной тайны в печати.
Тут приехал А[лександр] Т[рифонович] от Вор[онко]ва. Тот был нежен, лез целоваться. Когда Тр[ифоныч] сказ[ал] ему о С[олженицы]не, театрально закрыл лицо руками: «Что делается… и не говорите… Меня 19 раз вызывали в КПК [106] по делу Кузнецова». Когда я сказ[ал] о наших новостях, Тр[ифоныч] промолвил: «Похоже», – хотя, по его словам, о персоналиях речи не было, но Тр[ифоны]ча В[оронко]в снова звал в Союз на «повышенный оклад». <.. >
106
Комиссия партийного контроля при ЦК КПСС.
10. XI.69
10-й № все никак не подпишут. Возня вокруг Гинзбурга [107] . Я кончил статью о «Мудрецах». Бел[яев] [108] и проч. н праздниках обсужд[али] в своем кругу посл[едние] события. Смысл акции с Солж[еницыным] – выманить Тв[ардовского] из берлоги. Ставят в вину «Н[овому] м[иру]», что известие об исключ[ении] мгновенно достигло Запада: сопоставляют – в 5 ч[асов] вечера звонок С[олженицы]на в ред[акцию] «Н[ового] м[ира]», а на др[угой] день в 6 ч[асов] утра уже об этом гов[орило] ВВС (Би-би-си. – С.Л.). Меня особенно ненавидят, но о разгоне ред[акции] говорят уже с меньшей уверенностью, чем накануне праздников.
107
Речь идет о «Потусторонних встречах» (Из мюнхенской тетради)» Льва Гинзбурга.
108
Беляев Альберт Андреевич, зав. сектором Отдела культуры ЦК КПСС.
Все теряются в догадках – почему надо было исключать С[олженицы]на именно сейчас, когда он уже год с лишним тихо сидит в Рязани. Я связываю это с недовольством, какое вызвал роман Кочетова. Его влиятельные дружки взялись немедленно его спасать. Решили запалить пожар в др[угом] месте, чтобы отвести угрозу от своих. Факт несомненный – тут неспровоцированная агрессия. Логика же вообще такова, что если писатели ведут себя тихо-смирно, надо вызвать их на неосторожные акции, чтобы было о чем кричать.
11. XI.69
Приглашали на «кругл[ый] стол» критиков в «Журналист», но я не пошел. В 1 час дня была назначена редколлегия – собирался приехать Овчаренко из Агитпропа, как он гов[орил], «потолковать, познакомиться». Мы ждали, что, может быть, он и привезет в кармане пакет о нашем увольнении. Но не тут-то было. В час он не явился и позвонил предупредить, что из-за серьезнейших заданий вообще не приедет в ближайшие дни. Значит ли это, что наше дело решено или, напротив, что в нем все еще полная неясность?
Когда я вошел, все читали по листку стенограмму рязанск[ого] заседания, на кот[ором] исключали С[олженицы]на, стенограмму, сделанную им же самим. Документ сильный. А[лександр] Т[рифонович] сердит, недоволен – «вечно он со своими прокламациями». Но в душе – страшно мается сам и все обдумывает, видно, не самый ли подходящий момент – уйти. Он говорил тут как-то, соглашаясь, что не надо торопиться, что было бы ошибкой и пропустить момент.
Вдруг появился Ис[аич], мы вышли, оставив их вдвоем с Тр[ифонычем]. Потом он нашел меня – оживленный, борода взъерошена, подбежал, буквально прижал к стенке в каморке Хитрова – и лицо в лицо, глаза в глаза, зашептал горячо: «Тр[ифоныч] не должен уходить. Ж[урна]л должен остаться. Я его убедил. Даже когда ничего нет, в каждом № – нечто. Ст[атья] Лихачева [109] – превосходна. В случае нужды – отмежевыв[айтесь] от меня. Ж[урна]л – это не один С[олженицы[н. И это правда. Только в случае полн[ого] разорения, Ваш[его] ухода и др[угих] двух – нет выхода». Я сказал, что выход и тут есть, лишь бы не добавляли новых. «И успокаивайте, пож[алуйста], А[лександра] Т[рифоновича], если будет на меня сердиться, я вынужден отвечать ударом на удар. С лагерными уголовн[иками], с урками можно поступать только так, я это знаю, иначе забьют». Он убежал, как всегда, сверкая улыбкой, глядя на часы.
109
Статья Д. Лихачева «Будущее литературы как предмет изучения (Заметки и размышления)» в № 9 за 1969 г.
Тр[ифоныч] после встречи с Ис[аичем] был какой-то веселый, благостный, будто камень свалил с души.
Я сказал ему, что его хотят выманить из берлоги, и чтобы он не давался. «А если берлога будет разорена?» «Вы дум[аете], нам вдвоем с Хитровым плыть на льдине – будет больше чести?» <.. >
12. XI.69
Утром в «Л[итературной] г[азете]» составл[енное] наспех, беспомощное извещение об исключ[ении] Ис[аича]. Только пришел на работу – явился какой-то француз с аппаратом – требовать интервью с Тв[ардовским]. Я прогнал его.
Можаев заходил встревоженный – «что-то надо делать»: «Исаич апеллировать не хочет». Тр[ифоныч] мрачен.
13. XI.69
Миша позв[онил] мне, просил срочно приехать. В комнате у Кондр[атовича] я застал всех в сборе, запершимися на ключ. Передавали из рук в руки нов[ое] письмо С[олженицы[на. У Тр[ифоныча] глаза белые – от ярости и обиды. Это катастрофа – «больн[ое] общ[ест]во», «пока вы носитесь с клас[совой] борьбой…», «вас затопит льдами Антарктиды», смешн[ая] защита Копел[ева] и Лид[ии] К[орнеевны]. Миша опрометчиво передал записку, адрес[ованную] ему и мне, – А[лександру] Т[рифоновичу]. В записке – просьба понять его, не сердиться, успокоить А[лександра] Т[рифоновича] и какие-то сумасш[едшие] надежды «переменить воздух». Это – бунт. Тр[ифоныч] в отчаянии и клеймит его за неблагородство. Ни слова не сказал вчера, все берет на себя, ни в чем не советуется и все губит. Для нас «концы» и для него – вот первое впечатление. Тр[ифоныч] хотел тут же звонить Вор[онкову], извещать его о письме. Я держал его за руку, боясь, что сгоряча он наделает бед. Коварство В[оронкова] известно, и он легко сможет осрамить А[лександра] Т[рифоновича]. Пробовали найти Ис[аича], он как сквозь землю провалился. Хотели остановить его, если п[ись[мо не разослано. Разослано. Веронике [110] Тр[ифоныч] с пылу сказал по телефону: «Это предательство». «А разве там сказана неправда, А[лександр] Т[рифонович[?» «Нет». Час спустя он гов[орил] мне: «Может, я зря сказанул насчет предательства». Тр[ифоныч] снова порывался куда-то звонить, но я уговорил его ехать в деревню: утро вечера мудренее.
110
Вероника Туркина – сестра первой жены Солженицына, Натальи Алексеевны Решетовской. Ее муж – Юрий Штейн. См.: «Новый мир» во времена Хрущева. М. 1991.
Рассказ[ывают]: Гранин один на Секр[етариате] РСФСР голосовал против исключения Ис[аича]. Ходят слухи, что Кав[ерин] переслал билет в Союз (я позвонил ему, спросил осторожно – это неверно). Мож[аев], Тендр[яков], Антон[ов], Трифонов, Максимов, Войнович, Окуджава ходили к Воронк[ову] и требовали собрать Пленум или собрание и дать высказаться не согласн[ым] с исключ[ением] Ис[аича].
Вечером – Рой. Уже видел письмо, читал его. Считает, что Ис[аич] деспот в своем окруж[ении], кот[орое] тоже на него скверно действует, подзуживает – «ты гений, ты вправе им ответить» и пр. Черт бы подрал всех этих тщеславных Штейнов! Сколько вреда от балаболок и вспышкопускателей. Ведь погубят, погубят ни за понюшку табаку великого писателя. Заигрались. Сам Ис[аич] тоже стал индюком порядочным – никого не видит, не слышит, кроме себя, и считает себя вправе действовать в одиночку, чтобы все подлаживались к нему. И жалко его бесконечно, и противно, и обидно. Главное – обидно, неумно как-то все получается.