Солженицын и Сахаров
Шрифт:
А. Д. Сахаров не стал отвечать Солженицыну, как и некоторым другим известным диссидентам и некоторым общественным деятелям Запада, которые решили письменно высказать свои замечания и пожелания автору меморандума. В 1969 году тяжелая болезнь, а затем и смерть первой жены Сахарова Клавдии Алексеевны надолго выбила его из колеи. Он почти ни с кем не встречался. Но уже в первые месяцы 1970 года Сахаров вернулся и к научной, и к диссидентской деятельности. Он активно участвовал во многих акциях правозащитного движения и познакомился со многими из его деятелей. В начале мая 1970 года состоялась и новая весьма продолжительная встреча Сахарова и Солженицына. Они обсуждали новый большой меморандум Сахарова - письмо руководителям Советского Союза Л. И. Брежневу, А. Н. Косыгину и Н. В. Подгороному по проблемам демократизации советского общества. Солженицын, по свидетельству Сахарова, высказал свою оценку этого документа "гораздо более положительную и безоговорочную, чем "Размышлений". Он радовался, что я прочно встал на путь противостояния". Однако Солженицын решительно отказался от участия в разного рода кампаниях по защите людей, подвергшихся политическим репрессиям. "Я спросил его, - свидетельствовал Сахаров, - можно ли что-либо сделать, чтобы помочь Григоренко и Марченко. Солжени
7
цын отрезал: "Нет! Эти люди пошли на таран, они избрали свою судьбу сами, спасти их невозможно. Любая попытка может принести вред и им, и другим". Меня охватило холодом от этой позиции, так противоречащей непосредственному чувству"5.
Тем не менее в июне 1970 года и Сахаров и Солженицын независимо друг от друга публично и решительно выступили с протестом против принудительной психиатрической госпитализации Жореса Медведева, с которым оба они были знакомы еще с осени 1964 года. Это была короткая, но весьма интенсивная и успешная общественная кампания.
Осенью 1970 года Солженицыну была присуждена Нобелевская премия по литературе - четвертая для русской литературы после Ивана Бунина, Бориса Пастернака и Михаила Шолохова.
Солженицын был воодушевлен, но также крайне обеспокоен масштабами поднятой против него газетной и политической кампании, крайне осложнявшей его жизнь и повседневные контакты. Он решил отказаться от поездки в Стокгольм на церемонию вручения Нобелевских премий и некоторое время не знал, как себя вести и что делать.
Для А. Д. Сахарова 1971 год был насыщен событиями как в его правозащитной деятельности, так и в личной жизни. Сахаров стал теперь главной фигурой в правозащитном движении, которое становилось более радикальным, чем в.60-е годы, но также подвергалось и более сильному давлению со стороны властей. А. И. Солженицын в основном завершил работу над "Архипелагом" и уже обсуждал с друзьями первую редакцию "Августа Четырнадцатого": это был первый роман из задуманной писателем гигантской эпопеи "Красное колесо". Эта работа требовала, однако, других условий, других методов, другой организации труда и сбора материалов. Нужна была и более продуманная и развернутая концепция по истории России и Русской революции 1917 года. Этот поворот к новым темам происходил не без трудностей, связанных и с творческой, и с личной жизнью, и с давлением властей. Известность Солженицына в мире росла, но сам он называл 1971 год "проходом полосы затмения, затмения решимости и действия"6. Солженицын отказался подписать составленное Сахаровым Обращение об отмене в СССР смертной казни. Писатель сказал, что такие акции будут мешать выполнению тех задач, за которые он чувствовал на себе ответственность. После этого Сахаров и Солженицын не встречались и не беседовали друг с другом более года.
8
Бой двумя колоннами
До весны 1972 года как Сахаров, так и Солженицын могли встречаться с иностранцами только случайно, и они отклоняли все предложения об интервью, с которыми к ним обращались западные корреспонденты. Этому было тогда много причин. Однако в 1972 году они оба стали искать контактов с работавшими в Москве иностранными корреспондентами: Солженицыну нужно было более активно защищаться, а Сахаров хотел расширить возможности своей правозащитной деятельности, что было трудно в то время сделать без западных СМИ. Это было время разрядки, и советские власти были вынуждены как-то реагировать на западное общественное мнение. Редкие встречи Солженицына и Сахарова с западными журналистами в 1972 году вскоре умножились и расширились, и стали в 1973 году почти регулярными. Многие из корреспондентов, работавших в Москве в 70-е годы, позднее написали по книге о своем пребывании в СССР. И в этих книгах можно прочесть немало страниц об их общении с диссидентами, в том числе с Сахаровым и Солженицыным. Наибольший успех выпал в этой серии корреспонденту "Нью-Йорк таймс" Хедрику Смиту, чья книга "Русские" была переведена на многие языки и получила престижную Пулитцеровскую премию. Вторая книга Хедрика Смита на ту же тему была написана уже в 80-е годы, и ее заголовок "Новые русские" стал нарицательным, хотя сам автор имел в виду отнюдь не бизнесменов и мафиози 90-х годов. Вот как писал американский журналист о своей первой встрече с Солженицыным: "Солженицын вел себя в первые минуты встречи сердечно и непринужденно. Он выглядел точно так, как на тех фотографиях, которые я видел, но казался больше и выше. Он оказался более энергичным, чем я ожидал: он то и дело вскакивал со стула и со спортивной легкостью ходил по комнате. Его невероятная энергия казалась почти осязаемой. Для человека, так много выстрадавшего, он выглядел хорошо, но его лицо под внешним румянцем было отмечено неизгладимыми следами пережитого. Однако очарование длилось недолго. Как только мы перешли к цели визита, мы столкнулись с природной властностью этого человека. Позднее, когда он приглашал меня к себе, он говорил по телефону: "Это Солженицын. Мне нужно кое-что с вами обсудить", - это говорилось таким тоном, каким мог бы приказать император: "Немедленно явитесь во дворец". Но и теперь Солженицын вручил
9
каждому из нас толстую пачку исписанных листов с заголовком: "Интервью с "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост". И это действительно было готовое интервью - полностью, вопросы и ответы - все составленное Солженицыным. Я был ошеломлен. Я подумывал о том, чтобы уйти. Как я понял позже, суровые испытания, пронесенные им в лагерях, выработали в нем огромную нравственную отвагу, но и выковали также целеустремленность и ограниченность автократа"7. Иным был портрет Сахарова: "Глядя на Сахарова трудно представить себе, что этот человек вызвал международную бурю. Его не отличает ни представительная внешность, ни властная индивидуальность, ни воинственный темперамент Солженицына. Совершенно различен и внешний вид этих двух людей. Солженицын с его мощной грудью, морщинистым красноватым лицом, натруженными руками, бородой цвета красного дерева и проницательными глазами оставлял впечатление физической и духовной силы. В отличии от него, Сахаров производил впечатление человека легко уязвимого. Высокого роста, слегка сутулый, с высоким лбом мыслителя и двумя прядями седеющих волос вокруг лысины, с большими руками, не знавшими физической работы, с печальными, сострадательными глазами, этот человек кажется обращенным в себя, в свой внутренний мир; это настоящий русский интеллигент, интеллектуал до мозга костей. В его сдержанности и манере вести беседу сразу чувствовался одинокий мыслитель. Его природная склонность к уединению усилилась за двадцать лет изоляции из-за секретной работы в области атомных исследований"8.
Все более жесткое противостояние Солженицына и Сахарова с властями сопровождалось массированной газетной кампанией, в которой имена этих двух людей, как правило, объединялись. При этом А. Д. Сахаров, который был не просто академиком, но и лауреатом всех премий и трижды Героем Социалистического Труда, изображался обычно оторванным от жизни и от политики "простаком", тогда как об А. И. Солженицыне, уже исключенном из Союза писателей, газеты писали как о "предателе". Постепенно имена Сахарова и Солженицына стали объединяться не только в советской, но и в западной печати, а также в передачах западных радиостанций на СССР. "В мрачной обстановке Советского Союза, - говорилось в одной из передач Би-Би-Си, Солженицын и Сахаров бросили свой вызов советским и западным руководителям. Если их заставят замолчать силой - это только докажет, что они говорят правду". В такой обстанов
10
ке Сахаров и Солженицын должны были как-то согласовать свои публичные заявления. В конце 1972 года они снова стали встречаться, как правило, в Жуковке, элитном поселке под Москвой. Александр Солженицын жил и работал здесь с осени в домике садовника при большой даче Мстислава Ростроповича. Но здесь же стоял и удобный загородный дом Сахарова, сложенный из белого кирпича. Два таких дома были подарены Советским правительством Игорю Тамму и Андрею Сахарову за заслуги в создании водородной бомбы. Раньше Сахаров почти не бывал в Жуковке, и его дом стоял закрытым, потом здесь стала жить старшая дочь с семьей, но иногда приезжал и сам Сахаров. Обычно он приходил к Солженицыну со своей второй женой Еленой Георгиевной Боннэр, что вызывало раздражение писателя. Он всегда предпочитал разговоры один на один и при встречах с Сахаровым старался увлечь его одного в лес недалеко от Жуковки. Беседы в лесу Солженицын предпочитал и при встречах с другими людьми, полагая, что здесь в лесу среди деревьев и кустов никакие прослушивающие устройства не будут эффективны. У Солженицына также была теперь новая семья. Его второй женой стала Наталья Дмитриевна Светлова, но она редко появлялась в Жуковке. В конце августа 1973 года Солженицын распространил свою программную статью "Мир и насилие", в которой выдвинул А. Д. Сахарова кандидатом на Нобелевскую премию мира. Нобелевские лауреаты имели право на выдвижение, но должны были делать это в закрытом порядке - как эксперты. Поэтому предложение Солженицына не рассматривалось. Как известно, Сахаров получил Нобелевскую премию мира позже - в 1975 году, и общественная кампания в пользу такого решения, начатая Солженицыным и поддержанная позднее даже в Конгрессе США, вероятно, сыграла здесь немалую роль. Взаимная поддержка Солженицына и Сахарова не означала их полного согласия. Солженицын и Сахаров были слишком разными людьми по своим личным качествам, по убеждениям и мировоззрению. Детство и молодость Солженицына прошли без отца, в бедности и лишениях. Он прошел через войну, через многие годы тюрьмы, лагеря, ссылки, преодолел смертельную болезнь. Теперь он наверстывал упущенное и не хотел тратить время на лишние встречи и разговоры. Солженицын был предельно организованным и очень практичным человеком. О любой встрече с ним нужно было договариваться заранее. Он работал очень интенсивно утром и днем, предпочитая полное одиноче
11
ство. Даже завтрак и обед он готовил себе сам. Из Рязани в середине 60-х годов он уезжал на две-три недели в одну из небольших деревенек, и эти поездки дали ему сюжет для рассказа "Матренин двор". Потом он жил в доме Корнея Чуковского в Переделкино - по приглашению дочери умершего в 1969 году поэта Лидии Корнеевны. В летние месяцы Солженицын жил и работал в небольшом собственном летнем домике на садовом участке близ Нарофоминска и Обнинска. В начале 70-х годов он обосновался в домике садовника у Ростроповича. Постепенно Солженицын стал чувствовать себя человеком, которого избрал Господь, и все действия которого направляет или поправляет "Высшая Рука". "То-то и веселит меня, - писал он в своем литературном дневнике, то-то и утверждает, что не я все задумываю и провожу, что я -только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять. О, дай мне, Господи, не переломиться при ударе. Не выпасть из руки Твоей!"9. Это чувство избранности, даже Богоизбранности отражалось на отношениях писателя с другими людьми. Солженицын теперь уже не терпел возражений и окончательно утратил способность к полемике и диалогу. Сахаров был совсем другим человеком и по своей биографии, и по качествам личности. Детство и юность будущего академика прошли в условиях достатка и заботы, а при работе над атомными проектами Сахаров жил на всем готовом. У него были комфортабельные квартиры в Москве и на "объекте", большой загородный дом. Однако большую часть времени он должен был работать в полной изоляции от внешнего мира и, как секретный ученый, находился под постоянной охраной. В его большой квартире в Москве был постоянный беспорядок. Сахаров не умел сам себя обслужить и был в высшей степени непрактичным человеком. После смерти первой жены Сахаров должен был заботиться и о судьбе трех собственных детей, и двух детей Е. Боннэр, и это создавало множество проблем. Сахаров никогда не чувствовал себя человеком избранным, он был предельно скромен. Как ученый, он испытывал сомнения, в нем не было никакой авторитарности, он был подвержен и сторонним влияниям. Ему нравилось видеть вокруг себя множество людей, он не испытывал неудобств в маленькой квартире своей второй жены и был доступен для встреч и бесед почти со всеми, кто об этом просил. В начале 70-х годов заседания Комитета прав человека, который Сахаров основал вместе с Валерием Чалидзе и Андреем Твердохлебовым, затягивались далеко за полночь, и каждый мог
12
здесь говорить столько, сколько хотел. Здесь нередко бывал известный математик-алгебраист Игорь Ростиславович Шафаревич, который активно участвовал в 70-е годы и в национальном, и в правозащитном движении. Несколько раз приглашали на заседания Комитета прав человека и Солженицына, но он отказался даже от предложения стать корреспондентом этого Комитета. Идеология прав человека мало волновала Солженицына. Он предпочитал говорить об обязанностях. Главной идеей писателя становилась в 70-е годы "русская идея" и идея возврата к Богу. Это направление мысли и деятельности активно поддерживал Шафаревич, но не Сахаров.