Солженицын и Сахаров
Шрифт:
Через 2,5 года после вызвавшего сенсацию издания на Западе первого тома "Архипелага ГУЛАГа" и последовавшей затем высылки писателя из СССР, в Париже на русском и французском языках вышел в свет третий том этого величественного произведения.
Казалось бы, первые два тома уже исчерпали в основном тему художественного исследования Солженицына. Не только история и структура ГУЛАГа, все стороны жизни и заключенных, и их тюремщиков, типы концлагерей и характер различных "потоков" несчастных людей, миллионными массами пополняющих "население" этого страшного "Архипелага" - обо всем этом говорилось в первых томах книги Солженицына. Но прав был автор, когда в предисловии ко второму тому писал, что даже с помощью сотен бывших зэков, предоставивших ему свои рассказы, письма, воспоминания и свидетельства, он смог
Одна из важных тем третьего тома "Архипелага" - послевоенный период его истории: - возрождение каторги (даже как юридического понятия), создание на основе прежних "исправительно-трудовых лагерей" системы Особлагов, где содержались главным образом лишь политические заключенные разных "потоков". Подробно описывает Солженицын разные виды ссылки. При этом, вновь обращаясь к истории, он рассказывает о выселении в годы коллективизации богатых крестьян и "подкулачников", а также о выселении на восток многих неугодных Сталину народностей. Начав первый том своей книги главой "Арест", он заканчивает шестую часть "Архипелага" главой "Зэки на воле" - описанием освобождения тех заключенных, которые сумели дожить до реабилитации 1955-1957 гг. Последняя, сравнительно короткая седьмая часть книги дает читателю представление о нынешней
207
системе ГУЛАГа, где уже мало осталось "политических", но где еще по-прежнему далеко до справедливости и гуманности, которой заслуживают даже те уголовные преступники, о которых с такой неприязнью писал сам Солженицын в первых томах своей книги. Безусловной заслугой автора является первое подробное описание трагических событий в Новочеркасске в 1962 году и ряда других замолчанных трагедий послесталинских лет.
Однако главной темой нового тома является подробное описание постепенного, медленного, но неуклонного изменения настроений и поведения заключенных, о разных формах пассивного и активного сопротивления, начиная от побегов и протестов и кончая попытками вооруженных восстаний. С волнением читаем мы скрупулезное описание некоторых известных Солженицыну побегов (чаше всего неудачных) из тюрем и лагерей. Что касается Кенгирского восстания заключенных, по-видимому, самого крупного за всю историю ГУЛАГа, то его описание составляет центральную и наиболее впечатляющую часть третьего тома разбираемой книги. Солженицын с удовлетворением отмечает, что в Особлагах большинство обнаруженных зэками стукачей тайно убивались. Он радуется каждому факту сопротивления произволу. Он не скрывает своего торжества при описании Кенгирского восстания и сожалеет, что не все бараки и не все категории заключенных приняли в нем участие. Даже заголовки говорят сами за себя: "Ветерок революции", "Когда в зоне пылает земля", "Цепи рвем наощупь", "Сорок дней Кенгира". И было бы, конечно, несправедливо в отношении Солженицына отмечать, что в данном случае он сам (вопреки своей, изложенной во втором томе концепции) оправдывает право угнетенных подниматься и восставать против своих угнетателей, отвечая насилием на насилие, что он оправдывает право рабов на революцию во имя свободы и справедливости.
В своих рецензиях на первый и второй том "Архипелага" я уже высказывал оценку этой книге, как об одном из ценнейших свидетельств эпохи, как об одной из самых великих книг XX века. Нет никаких оснований изменять эту оценку после прочтения третьего тома. Сам Солженицын в "Послесловии" извиняется перед читателем за чрезмерную громоздкость своего произведения и его некоторые художественных недостатки. Эти извинения, однако, в меньшей мере можно принять как раз в отношении третьего тома. Ибо этот том в гораздо большей степени, чем первые два опирается на личный опыт автора, что придает ему
208
скорее характер художественных мемуаров, чем исследования. Но Солженицын, как писатель, особенно силен как раз в описании событий, которые он сам видит и помнит, и именно это делает центральные главы третьего тома наиболее художественно достоверными и впечатляющими.
Говорит ли Солженицын правду?
Резонно спросить - почему вообще перед читателем может возникнуть такой вопрос? Ведь мы знали Солженицына как страстного правдолюбца, как автора призыва "Жить не по лжи", как бесстрашного критика и разоблачителя тех преступлений и той лжи, которые он видел вокруг себя. И все же такой вопрос возникает, причем в первую очередь в Западной Европе, где он теперь живет, и где он имеет возможность в полный голос говорить все то, что он думает и печатать все, что выходит из-под его пера.
Солженицын сам не раз заявлял, что в прошлом он совсем иначе представлял себе Запад, чем сегодня, когда он видит его вблизи. Но и Запад в последние годы стал глядеть на Солженицына во многом иначе, и это касается в первую очередь интеллигенции, студенчества, не говоря уже о политически активной части рабочего класса. В своих многочисленных политических статьях, пресс-конференциях, письмах, телевизионных и иных выступлениях и речах Солженицын, как известно, высказывал в последние два года так много реакционно-утопических идей и явно нелепых концепций, проявляя незнание элементарных фактов как русской, так и мировой истории, что как политик или как пророк Солженицын дискредитировал себя как раз в наиболее читающей и традиционно либеральной части западного общества.
209
"Ретроград ли Солженицын? Ретроград ли автор "Архипелага ГУЛАГа? спрашивает в одной из своих статей Ефим Эткинд.
– Это повторяют все более и более часто. Солженицын часто раздражает свою аудиторию, бросая ей ложные лозунги и провоцирующие утверждения. Но судят ли Бальзака по его антиреспубликанским и легитимистским статьям? Прав ли был Виктор Гюго, признавший в нем писателя-революционера" ("Монд", 10 марта 1976 г.) Это верно, однако, лишь отчасти. Ибо Солженицын все менее и менее выступает на Западе как писатель и художник и все более втягивается как раз в политическую деятельность, выступая здесь с позицией, шокирующей порой даже самых правых политических деятелей Западного мира. По существу почти все из чисто художественных произведений, опубликованных Солженицыным в последние три года (включая и "Архипелаг ГУЛАГ"), были написаны в СССР еще до высылки писателя.
Но дело, к сожалению, не только в реакционно-утопических концепциях Солженицына. Дело также и в методах, какими Солженицын защищает свои взгляды в тех полемических приемах, которое он себе позволяет в борьбе со своими оппонентами. Возмущаясь большевиками за многие из тех негодных средств, которые они применяли для достижения благой, по их мнению, цели, Солженицын сам нисколько не стесняется в средствах. В полемическом пылу он слишком часто стал прибегать и к явным искажениям, и к передержкам, к сознательному замалчиванию фактов, а также к тенденциозному очернению людей, с чьими взглядами он не согласен. Это пренебрежение моральными категорями со стороны Солженицына-политика подрывает доверие значительной части читателей и к Солженицыну-художнику. Вот почему многие из них спрашивают себя - не преувеличивает ли он и в "Архипелаге", не прибегает ли он и здесь к фальсификации? Видимо, в этом состоит одна из главных причин падения популярности Солженицына и его "Архипелага".
Не принадлежа к числу единомышленников Солженицына и не разделяя его политических взглядов, я должен подтвердить, что все основные факты, касающиеся "Архипелага ГУЛАГа", которые приводятся в третьем томе этой книги, соответствуют истине. Солженицын рисует нам страшные картины сталинских каторжных лагерей, в которые порой трудно поверить. Однако именно такова и была действительность, а многое было даже еще
210
страшней, ибо немалое число "островов" "Архипелага" Солженицын не описал, о некоторых из них он даже не знает.