Солженицын и Сахаров
Шрифт:
А. Д. Сахаров явно неправ, когда он утверждает, что ни образование, ни медицинское обслуживание в СССР не являются бесплатными, поскольку за них расплачивается все общество. Но ведь ни школы, ни больницы, ни фонды для оплаты труда врачей и учителей не могут возникнуть из ничего, и это прекрасно понимали все те социалисты, которые боролись еще в прошлом веке за отмену платы за обучение и лечение трудящихся. Требование бесплатности как раз и предполагало в данном случае, что все расходы на образование и медицинское обслуживание возьмет на себя общество в целом. Ни больницы, ни школы не будут посылать счета своим клиентам, и это откроет возможность для малоимущих или многодетных семей получать необходимую им медицинскую помощь или обучать своих детей за счет всего общества. Но это именно и осуществлено в социалистических странах, хотя качество образования и качество медицинского обслуживания оставляют желать много лучшего, как об этом и пишет А. Д. Сахаров. Столь же тенденциозно и субъективно подходит автор книги "О стране и мире" и к оценке состояния советской науки и многих других сторон советской общественной жизни.
Беспомощность теоретических рассуждений
А. Д. Сахаров вряд одобрил бы усилия человека,
258
роде которых он не имеет даже самого приблизительного представления. Некритически воспринимая высказывания ряда западных идеологов, Сахаров, например, заявляет, что "современное советское общество наиболее кратко следует охарактеризовать как "общество государственного капитализма". Он утверждает, что "номенклатура" в СССР "фактически неотчуждаема" и "в последнее время становится наследственной" (С. 19). Однако в дальнейшем Сахаров пишет о социалистических странах и социалистическом обществе, не помещая слово социалистический в кавычки. Более того, на вопрос - "Что такое социализм?". Сахаров в конце своей брошюры честно отвечает: "Не знаю". Но знает ли он, что такое государственный капитализм? Очевидно, что не знает. Не утруждает он себя и какими-либо доказательствами по поводу неотчуждаемости или наследственного характера нашей номенклатуры. Я не собираюсь здесь вести полемику с А. Д. Сахаровым с марксистских позиций, поскольку он сейчас отвергает марксизм. Сошлюсь лишь на статью друга А. Д. Сахарова физика Ю. Орлова, который также не считает себя марксистом. В статье Ю. Орлова "Возможен ли социализм не тоталитарного типа?" имеется немало весьма спорных положений. Однако Ю. Орлов справедливо отмечает, что "особый характер так называемой общегосударственной собственности состоит, в частности, в том, что прибыль, нажива не являются стимулами деятельности руководителей". Ю. Орлов пишет, что управление общественным производством в СССР и "монополизация инициативы" не являются наследственными, и потому верхушка государственного аппарата остается лишь временным владельцем государственной собственности. При этом доля прибыли, идущая в личное пользование этого коллективного владельца, - относительно мала. Наше общество, по мнению Орлова, это не "общество государственного капитализма", а "общество тоталитарного социализма". При этом переход от нынешней формы "тоталитарного социализма" к гуманному, демократическому социализму, хотя и труден, но возможен. Эти построения и схемы Ю. Орлова все же ближе к истине, чем маловразумительные теоретические рассуждения А. Д. Сахарова.
Еще ближе подходят к истине те, кто говорят о нашем общественном строе как об обществе "государственного социализма" или "государственно-бюрократического социализма". Как известно, большинство социалистов прошлого века считало, что социалистическое общество будет обществом без государства, оно
259
не будет нуждаться ни в каком политическом принуждении. Эту точку зрения разделяли и марксисты, они признавали важность социалистического государства или диктатуры пролетариата лишь для исторически краткого переходного периода, в течение которого будут параллельно происходить процессы возникновения социалистических отношений и отмирания государства. "Пролетариату нужно лишь отмирающее государство, - писал В. И. Ленин всего за несколько месяцев до Октябрьской революции, - т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать". В действительности Октябрьская революция создала государство, которое не только не начало "немедленно отмирать", но которое продолжало на протяжении многих десятилетий непрерывно усложняться и усиливаться. Естественно, что природа социалистического общества в СССР оказалась во многом искаженной наличием мощного и всесильного государства с весьма значительными бюрократическими извращениями, а также сильной военной машины и полицейской системы. Преодолению этих искажений никак не способствует наличие одной лишь политической партии, верхушка которой срослась с верхушкой государственного аппарата. Такой "государственный социализм" неизбежно сочетает в себе черты как подлинного социализма, так и лжесоциализма. В некоторых отношениях он может иметь сходство и с государственным капитализмом, но это, скорее, внешнее сходство, чем внутреннее тождество. К сожалению, А. Д. Сахаров и его единомышленники видят лишь эту чисто внешнюю сторону рассматриваемых ими явлений.
Идеализация Запада и западных демократий
В третьей главе своей книги ("Проблемы разоружения") А. Д. Сахаров справедливо подчеркивает особую важность создания разнообразных систем контроля за выполнением соглашений о разоружении или об ограничении вооружений. Однако Сахаров не устает повторять, что даже после создания какой-то системы контроля Запад не может доверять Советскому Союзу, пока в нашей стране не создано "открытое" и демократическое общество. "Соглашения Никсона и Брежнева, Форда и Брежнева, - пишет Сахаров, - очень важны. Но я в первую очередь хочу подчеркнуть то, что в них кажется мне несовершенным, даже опасным. Если говорить в общем плане - это недостаточное внимание к пробле
260
мам контроля, недооценка особенностей нашего тоталитарного государства, возможных особенно-стей его стратегической доктрины и закрытости. Советская сторона во всех переговорах о разоружении всегда занимала очень жесткую позицию в вопросах контроля... Этой жесткой (и, в конечном счете, неразумной) позиции необходимо противопоставить большую твердость Запада, основанную на реальной силе и доброй воле" (С. 45-46).
Я не хочу оспаривать здесь важности контроля за выполнением уже заключенных и возможных новых соглашений о разоружении. Позиция советских представителей в этом вопросе и мне казалась нередко слишком жесткой и неразумной. Ибо если стремление к разоружению является искренним, то к чему выдвигать столько искусственных препятствий к установлению эффективного контроля? И если этот контроль является взаимным, то где основания выдвигать против него соображения государственного престижа или опасаться возможного шпионажа? Однако совершенно очевидно, что вопрос об эффективном и всестороннем контроле актуален не только по причине "закрытости" советского общества. Нелепо полагать, что такая, на первый взгляд, "открытая" страна, как США, не может производить множества секретных разработок и акций, о которых ни общественность США, ни международная общественность не будут иметь (во всяком случае очень долгое время) никакого представления. Недавние разоблачения ряда секретных акций ЦРУ и ФБР лишь подтверждают это. Для тех, кто видит в подобных разоблачениях силу американской демократии, не должно укрыться и то, что многие из выявившихся только сегодня постыдных акций ЦРУ и ФБР имели место 10 или даже 15 лет тому назад. Разумеется, свобода печати в США облегчила Д. Элсбергу и "Нью-Йорк таймс" опубликовать множество секретных материалов Пентагона. Ясно также, что подобные публикации невозможны и немыслимы в СССР. Но и в Соединенных Штатах разоблачения, сделанные Элсбергом, показывают не только силу, но и слабость независимой общественности и независимой прессы. Эти разоблачения показывают, сколь много важнейших для судеб нации решений и действий могут столь долго сохраняться в секрете и от американской общественности, и от американского Конгресса. Надо полагать к тому же, что и Пентагон, и Белый Дом, и ЦРУ, и ФБР сделали из всех этих "неприятных" для них публикаций свои выводы и будут теперь более тщательно охранять свои секреты. Нельзя преувеличивать "открытость" американского и вообще
261
западного общества, в ряде случаев мы имеем здесь дело с обычным пропагандистским мифом. В последние десятилетия в западном мире все большую силу приобретают громадные монополии, в том числе и наднациональные корпорации, деятельность и решения которых особенно тщательно скрыта завесой секретности. А ведь некоторые из этих корпораций имеют бюджет, превышающий бюджет Бельгии или Голландии. Эти корпорации подчас проводят собственную "внешнюю политику", организуя не только те или иные политические кампании, но и государственные перевороты. Они расходуют десятки миллионов долларов на подкуп и отдельных политиков, и целых политических партий, и они могут втайне от общества, а иногда и от государственных органов производить многие исследовательские и опытные разработки. В еще большей тайне протекает на Западе деятельность большинства крупнейших частных банков и финансовых объединений, возможности которых и в сфере экономики также нельзя недооценивать. Я думаю, что во многих отношениях нынешнее западное общество является не менее "закрытым", чем нынешнее советское общество. Поэтому идеализация А. Д. Сахаровым "доброй воли" и "открытости" Запада представляется не только странной, но и опасной иллюзией.
И на Западе, к сожалению, решены далеко не все проблемы политических, гражданских, экономических и социальных прав и свобод. Поэтому вопрос о контроле за разоружением, за тщательным соблюдением уже заключенных соглашений и возможных новых соглашений одинаково актуален и для Запада, и для Востока. И для Запада, и для Востока нужно приложить еще немало усилий, чтобы сделать свои общественные системы более "открытыми" и более демократическими.
Несколько слов о "несчастном" Гессе
Меня нередко спрашивают мои собеседники - неужели в книге А. Д. Сахарова имеется та фраза о страданиях "несчастного" Гессе, по поводу которой так много говорилось в советской прессе? К сожалению эта фраза есть, и она в книге "О стране и мире" не является случайной оговоркой. Рассказывая своим читателям о судьбе литовского учителя-националиста Петра Паулайтиса, который еще во время войны был арестован гитлеровцами за спасение группы евреев и помещен в лагерь уничтоже
262
ния, который позднее за издание "националистической" газеты был осужден в СССР на 25-летнее а затем еще на 10-летнее заключение, А. Д. Сахаров восклицает, что судьба таких людей, "напоминающая о судьбе узников средневековых тюрем, а в наши дни - несчастного Гессе - не может не потрясать" (С. 32). И чтобы не было никаких сомнений насчет случайности такого сравнения, Сахаров добавляет, что он "пишет о Гессе, зная о его соучастии в создании преступной системы нацизма, но пожизненное заключение почти эквивалентно смертной казни, которую я отрицаю принципиально, безотносительно к тяжести совершенных преступлений" (С. 32).
Я не знаю, что содержится в обвинительном заключении по делу Петра Паулайтиса или другого литовца - Людвига Симутиса, срок заключения которого заканчивается только в 1980 году. Но если верно то, что это люди, глубоко уважаемые их друзьями за честность и принципиальность, как свидетельствует Сахаров, то сравнение их судьбы с судьбой Гессе является, на мой взгляд, совершенно безответственным (я едва не сказал кощунственным). Вопрос о людях, страдающих за убеждения, которых А. Д. Сахаров называет "узниками совести", никак нельзя смешивать с вопросом о людях, помешенных в тюрьму или лагерь за свои тяжелейшие уголовные и военные преступления. Смертная казнь и пожизненное заключение вовсе не одно и то же, и слова о том, что эти наказания "почти эквивалентны" не делают чести ни логическому, ни правовому мышлению автора разбираемой брошюры. Как известно, в большинстве западных стран, где давно отменена смертная казнь, сохраняется пожизненное заключение или заключение на такие сроки, как 40, 50 или 99 лет. Несколько лет назад я вместе с А. Д. Сахаровым и другими учеными подписал обращение в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о законодательной отмене в СССР смертной казни. Однако сколько я помню, в этом обращений делалась ссылка на условия сегодняшнего мирного времени, ибо есть в жизни народов такие периоды, когда смертная казнь за особо тяжкие преступления кажется вполне заслуженной карой. Неужели надо порицать израильтян за казнь Эйхмана, а Хрущева и Булганина за казнь Берия или Абакумова? Неужели приговоры Нюрнбергского суда были слишком суровыми? Если следовать А. Д. Сахарову, то и Гитлер, Гиммлер и Геббельс могли бы сегодня спокойно жить среди нас, не приди им в голову мысль покончить жизнь самоубийством!