Сон №9
Шрифт:
– Вы как бы толкователь снов?
В ее глаза, которые совершенно лишены радужной оболочки, опасно долго смотреть.
– Моя младшая сестра, которая занимается деловыми вопросами, описывает нашу профессию словом «канализационщики».
Кажется, я ослышался:
– Канализационщик. Это ведь, э-э, в каком-то роде инженер?
Госпожа Хурма трясет головой в пароксизме легкого гнева:
– Говорила я сестре. Эта словесная путаница сбивает людей с толку. Раз мы ведьмы, говорила я ей, «ведьмы» – то самое слово, которым мы должны себя называть. Придется снова с ней скандалить. Это шарф для моей бабушки. Она изведет меня, если найдет в нем хоть один изъян.
– Извините, вы сказали, что вы – ведьма?
– Почти на пенсии, с тех пор, как мне исполнилось пятьсот. Я считаю, что нужно уступать дорогу молодым.
Или она меня очень умело разыгрывает, или совершенно сошла с ума.
– Никогда бы не подумал.
Она хмурит брови над своим вязаньем.
– Конечно нет. Твой мир освещен телевидением, унизан спутниками, запечатан молчанием. Сама мысль о каких-то женщинах, которые черпают жизненную энергию в снах, является, как ты сказал, совершенно безумной.
Пытаюсь найти достойный ответ.
– Не беспокойся. Неверие – добрый помощник в нашем деле. Когда на эти берега пришла Эра Разума, мы первые вздохнули с облегчением.
– Как же можно, э-э, есть сны?
– Ты слишком дитя своего времени, чтобы «понять. Сновидение – это слияние сущности и формы. Слияние высвобождает энергию – потому-то сон, если он со сновидениями, так бодрит. На самом деле, если бы ты не видел снов, то не смог бы сохранить здравый рассудок больше недели. Такие старухи, как я, живут, питаясь снами молодых здоровых людей, как ты.
– Зачем же вы рассказываете все это первому встречному?
– А почему нет? Любого, кто станет настаивать на том, что это правда, запрут в лечебнице.
Я смутно жалею, что съел ту хурму.
– Я, э-э, мне нужно в уборную.
Когда я иду в туалет, мне кажется, что поезд стоит на месте, а пейзаж за окном и я вместе с ним летим с одинаковой скоростью, раскачиваясь в разные стороны. Моя попутчица начинает меня пугать – не столько тем, что она говорит, сколько тем как. И как к этому относиться? Но когда я возвращаюсь на свое место, то обнаруживаю, что она исчезла.
Красная чума истребила все живое на земном шаре. Последняя ворона сорвала последний кусок плоти с последней кости. Выжили только мы с Аи, благодаря своему естественному иммунитету. Мы живем в чайном зале «Амадеус». Орбиты спутников спускаются все ниже и ниже, и теперь тучи электронных объектов проплывают прямо за нашим балконом, так близко, что до них можно дотронуться. Мы с Аи развлекаемся долгими прогулками по Токио. Я выбираю для Аи бриллианты, а она ищет самые прекрасные гитары для меня. Аи дает «живой» концерт в «Будокане», играя «Арабеску» Дебюсси, потом я прогоняю свой репертуар из песен Леннона. Мы выступаем по очереди, чтобы создать друг другу аудиторию. Аи до сих пор делает вкуснейшие салаты и подает их на спутниковых тарелках. Мы прожили так, как брат и сестра, довольно долго.
Однажды мы слышим на балконе какой-то свистящий звук. Фьюииииииииить. Выглядываем через приоткрытое окно и видим страшную птицу, которая направляется в нашу сторону. Размером со свинью, надутая, как индюк, взъерошенная, как гриф. С клювом острым, как лезвие ножовки. Ее затуманенные алкоголем глаза напоминают сочащиеся язвы. Каждые несколько шагов она извергает яйцо величиной с глазное яблоко и, ерзая, садится на него, чтобы протолкнуть обратно.
– Быстрей! – говорит Аи.– Закрой окно! Она хочет забраться внутрь!
Она права, но я не решаюсь это сделать – этот клюв одним ударом может разорвать мне запястье. Поздно! Птица запрыгивает внутрь, задевая стул – он падает с глухим стуком,– и вразвалку идет по ковру. Мы с Аи пятимся, со страхом и любопытством. За этим может последовать великое зло, но может и великое благо. Птица важно расхаживает по залу и разглядывает его с придирчивостью потенциального покупателя. В конце концов она взгромождается на свадебный торт и говорит – голосом Дои:
– Эту кошку в парике, что болтается под потолком, нужно будет убрать, мэн, и это только начало. По рукам?
– Миякэ, снова ты! – говорит Аи, но по голосу слышно, что ей приятен мой звонок.– Я слышала в новостях, что в Кагосиме объявлено штормовое предупреждение. Ты уже там?
– Еще нет. Мне нужно пересесть на другой поезд в…– я читаю указатель,– в Мияконодзо.
– Никогда не слышала об этом месте.
– Оно известно только машинистам. Я тебе мешаю, ты занята?
– Я тут целовалась с одним очень сексуальным итальянцем по имени Доменико Скарлатти [148] .
148
Итальянский композитор и клавесинист (1685-1757).
– Просто для того, чтобы заставить нас с Клодом ревновать.
– Скарлатти даже более мертв, чем Дебюсси. Но, ах, его сонаты…
– Мне приснился вот какой сон: там была ты с этой паршивой индейкой…
– Эйдзи Миякэ и его убийственный шарм. Ты поэтому мне позвонил?
– Нет, на самом деле я позвонил тебе, чтобы сказать, что, э-э, когда я проснулся, я понял, что, вероятно, влюблен в тебя, и я подумал, что это такая вещь, которую ты должна знать.
– Ты, вероятно, влюблен в меня? Это наверняка самое романтичное из того, что мне кто-либо когда-либо говорил.
– Я сказал «вероятно», потому что боялся, что покажусь слишком самонадеянным. Но если ты настаиваешь, э-э, да, я определенно влюблен в тебя.
– Почему ты говоришь мне это сейчас, когда ты уехал за тысячу километров? Почему ты не ухаживал за мной, когда я приходила в твою капсулу?
– Ты хотела, чтобы я это сделал?
– А ты думаешь, что я тащилась в такую даль, на Кита-Сэндзю, чтобы поболтать с тобой перед обедом?
У меня над головой лопается яйцо, и желткообразное счастье стекает вниз.