Сон разума (сборник)
Шрифт:
И в конце концов чудо свершилось. Снаружи послышался оглушительный удар металла по металлу. Он попробовал позвать на помощь, но удары участились, и его вряд ли слышали. Судя по звуку, там сбивали замок, камеру наполнял жуткий грохот, но ему он казался музыкой.
Дверь открылась, и в полутемном подвале он увидел человека, опирающегося на лом, обыкновенного работягу, пьяноватого и небритого, недоуменно почесывающего бок.
— Ну, мужик, тебе повезло… Я ведь в этот подвал с бодуна полез, сам не знаю, чего полез… С тебя, однако, приходится.
— Слушай, — сказал Александр Петрович, впервые в жизни
Очутившись на улице, он себя чувствовал, словно Рип-ван-Винкль, проспавшим сотню лет.
Телефон композиторской квартиры не отвечал, зато, позвонив в квартиру Карины, он наконец услышал ее голос.
В вагоне метро он с удивлением разглядел в газете, читаемой соседом, свой собственный портрет, весьма невысокого качества, рядом с физиономией доктора Буги. Далее следовала статья Карины под названием «Сон разума порождает чудовищ», занимающая две газетные страницы. Из обмена репликами соседа с приятелем он понял, что они принимают статью за обычный детективный рассказ.
Дома он первым делом, до того даже, как отправиться отмокать в ванне, спросил:
— Никак не пойму, когда ты успела написать такую большую статью?
— Помнишь, я говорила, что собираюсь стать твоим доктором Ватсоном? — засмеялась она. — Я ее давно начала, еще до отъезда в Крым.
Пока он, лежа в ванне, просматривал ворох газет, позвонил Шошин, который добрался все-таки до того самого подвала, но обнаружил, по его выражению, «гнездышко пустым». Он заявил, что приедет кое о чем спросить.
Явившись, он сухо поздравил адвоката с благополучным освобождением и принялся ворчать, что тому не следовало водить его, Шошина, за нос. Только сытный обед заставил его сменить гнев на милость, после чего произошел обмен новостями.
— Вчера генерал-майор Павлов, из безопасности, покончил с собой, — сообщил Шошин, запихивая в рот здоровенный кусок мяса, — не знали такого?
— Нет, — покачал головой адвокат, — знаю только, ловкий был человек.
— Вот уж точно ловкий, ловчее некуда, — Шошин сделал паузу, чтобы осушить рюмку водки, — представьте, выстрелил себе прямо в сердце, потом в затылок и еще успел положить пистолет на стол.
Он помолчал, решив основательно закусить эту занимательную историю.
— А его порученец, майор Тихвинский, тот под поезд бросился… как эта… как ее… Анна Каренина.
— У вас нет его фотографии? — заинтересовался адвокат.
— Почему же нет, специально для вас взял, вот он, голубчик, любуйтесь на здоровье. Это он занимался вами?
— Он, — подтвердил Александр Петрович, разглядывая на снимке серый пиджак и пустые глаза.
— А что с доктором Буги… то есть Бугрихиным, гипнотизером? — спросила Карина.
— Сегодня скончался.
— Тоже самоубийство? — удивился адвокат.
— Нет… хотя по смыслу да… то есть нет, не то, что вы думаете… вконец вы меня запутали, — он даже покраснел от натуги, — гангренозное воспаление вен: чем попало кололся. Когда вы с ним разговаривали, он был уже полутрупом.
— Боже мой, какой ужас, — побледнел Александр Петрович, ощутив поднимающийся от поясницы к лопаткам озноб.
Когда следователь, съев на десерт половину килограммового торта, откланялся, Карина заметила не очень жизнерадостно:
— Я боюсь, подобных людей еще много. Мы задели, наверное, только верхушку айсберга?
— Вероятней всего, это не айсберг, а гигантская подводная лодка.
— Похоже на правду, — задумалась она, — кстати, надо бы выправить лицензию на пистолет… А сейчас, по-моему, нам следует лечь отдохнуть.
Расчленяй и властвуй
После бури бывает затишье. После войны живут мирно. После пожара не разводят костров. Исходя из этих банальных истин, Александр Петрович Самойлов решил обустроить свою дальнейшую жизнь как можно спокойней и безопасней. Конкретно это значило — отказаться от ведения дел, требующих каких-либо расследований, и заняться обычной адвокатской практикой.
Его жене, Карине, такая жизненная программа пришлась по вкусу.
— Я, кажется, по горло сыта приключениями, — заявила она.
Особенность адвокатской карьеры Александра Петровича состояла в том, что он охотно брался за безнадежные дела, от которых другие адвокаты, как правило, открещивались. И напрасно: подобные казусы предоставляли защитнику полную творческую свободу, ибо он не был стеснен убогой практической целью: добиться отмены или смягчения наказания — о них все равно не могло быть и речи. Если же, вопреки логике, чего-нибудь удавалось достигнуть, то все воспринимали это как чудо, а адвокат, соответственно, приобретал репутацию чудотворца.
Сию доктрину Самойлов заимствовал у своего учителя, адвоката, некогда настолько известного, что приводить здесь его фамилию неуместно. Тот, будучи еще молодым юристом, сразу после Второй мировой войны взялся защищать людей, служивших во время оккупации в немецкой полиции, так называемых «полицаев». Ему удалось доказать, что лишь часть из них, в основном люмпенизированные элементы, шла в полицию добровольно и была замешана в преступлениях, остальные же поступали на службу к немцам по решению крестьянского схода или по прямым указаниям партизанских начальников. Многие с риском для жизни оказывали помощь как односельчанам, так и подпольщикам. Трагедия этих людей была обрисована столь ярко, что даже у видавших виды членов трибунала при оглашении приговора иногда дрожал голос. В результате «полицаев», всех до единого, повесили, а мэтр стал председателем коллегии адвокатов города Ленинграда.
И вот сейчас, когда Александру Петровичу предложили дело не то что безнадежное, но достаточно одиозное, притом не сулящее никаких выгод, он согласился его взять, сочтя случай подходящим, чтобы напомнить юридическому миру о себе как о блестящем адвокате.
Почти полвека назад, в сорок пятом году, демобилизованный артиллерист Шапкин из деревни Шапкино закатил в свой овин оставшуюся бесхозной сорокапятимиллиметровую противотанковую пушку. Пятьдесят лет без малого старый солдат ежедневно, как положено по уставу, производил осмотр, чистку и смазывание орудия, причем самое смешное, об этом знала вся деревня. А год назад сельский совет крепко обидел артиллериста при разделе колхозной земли, и тот, выведя пушку на позицию, дал предупредительный выстрел поверх сельсовета, выждал, пока оттуда все разбегутся, и принялся методично разносить в щепки здание, не жалея боезапаса.