Сон в красном тереме. Том 1
Шрифт:
О каких же событиях, о каких людях рассказывается в этой книге? – спросите вы.
И вот что я отвечу: ныне, когда жизнь окончательно сломила меня, когда удачи перестали сопутствовать мне, я вдруг вспомнил о девушках минувших дней, тщательно сравнил себя с каждой из них и пришел к выводу, что их взгляды и поступки намного возвышеннее моих собственных, а мои пышные брови и усы, право же, не стоят их шпилек и юбок. Мне стало чрезвычайно стыдно от этого, но раскаиваться было бесполезно – время ушло, теперь уж ничего не исправишь! И тогда мне захотелось рассказать Поднебесной о тех днях, когда, пользуясь милостями неба и добродетелями предков, я носил дорогие парчовые халаты и белые шелковые штаны, сладко пил и сытно ел, а потом, презрев родительские наставления и советы учителей и друзей, без пользы загубил свои, еще не развившиеся таланты и бесцельно прожил вторую половину жизни, совершив тем самым тягчайшее преступление.
Пусть сам я грешен – сознаюсь в этом, – но при чем здесь обитательницы женских покоев?
Да, именно поэтому я и должен писать. Ни жесткий плетеный стул, ни дымный очаг в моей убогой лачуге не могут помешать мне осуществить заветную мечту. Да и утренний ветерок и вечерняя луна, ивы у крыльца и цветы во дворе вызывают во мне желание взяться за кисть. Правда, я не отличаюсь большой ученостью, но разве я не могу воспользоваться вымышленными фразами и простыми деревенскими выражениями для того, чтобы излить свою душу?! Это поможет осветить жизнь женских покоев, развеять скуку и открыть глаза таким людям, как я сам. Не должен ли я написать книгу хотя бы ради этого? Вот почему своего второго героя я назвал Цзя Юй-цунь [3] .
3
Имя Цзя Юй-цунь звучит так же, как слова «вымышленные фразы», но имеет другое написание.
Кроме того, в книге употребляются такие слова, как «сон», «грезы» [4] , – в них-то и заключается основная идея повествования. Я хотел бы, чтобы читатель задумался над этими словами.
Дорогой читатель, ты спросишь – с чего же начинается мой рассказ? Хотя ответ на этот вопрос граничит с вымыслом, в нем есть много интересного.
Это случилось в незапамятные времена, когда богиня Нюй-ва у подножия скалы Уцзияй в горах Дахуаншань выплавила тридцать шесть тысяч пятьсот один камень высотой в двенадцать чжанов [5] и по двадцать четыре чжана в длину и ширину, чтобы заделать пролом в небосводе. Но употребила она лишь тридцать шесть тысяч пятьсот камней; неиспользованным остался один камень, который был брошен у подножия хребта Цингэн.
4
«Сон», «грезы» – так буддисты называли земную жизнь человека.
5
Чжан – мера длины, равная 3,2 метра.
Кто бы мог подумать, что этот камень, пройдя переплавку, обретет чудесные свойства? Он научился передвигаться, увеличиваться и уменьшаться в размерах, и только одно не давало ему покоя и заставляло вечно роптать на свою судьбу: он не вошел в число избранных, которым выпала доля участвовать в починке небосвода. Целые дни он скорбел и страдал.
Однажды в момент отчаяния чудесный камень неожиданно увидел двух приближающихся к нему монахов, – одного буддийского, другого даосского, с необычной внешностью и манерами. Они подошли к подножию хребта Цингэн, опустились на землю и стали беседовать. Взгляд их упал на этот кристально чистый камень, который сейчас сжался и стал не больше яшмовой подвески к вееру. Буддийский монах взял камень, взвесил его на ладони и с улыбкой сказал:
– Судя по внешнему виду, ты не простой камень. Только пользы от тебя никакой нет. Надо выгравировать на твоей поверхности несколько иероглифов, чтобы кто-нибудь, увидев тебя, понял, что перед ним чудесная вещь, и унес тебя в прекрасную цветущую страну, в семью ученых, носящих кисти на шапках, в приют наслаждений и роскоши, богатства и неги, чтобы там прошел твой период грез и снов.
Услышав это, камень обрадовался и спросил:
– Не представляю себе, какие вы можете выгравировать на мне иероглифы? Куда меня унесут? Объясните мне, прошу вас.
– Пока ни о чем не спрашивай, – ответил буддийский монах, – настанет время, и все само собой прояснится.
Он взмахнул рукавом и унесся как вихрь вместе с даосом.
Много лет и много калп [6] минуло с тех пор. Однажды монах Кун-кун, стремившийся постигнуть истину и стать бессмертным, проходил мимо скалы Уцзияй у подножия хребта Цингэн в горах Дахуаншань и увидел камень. На его поверхности он заметил отчетливо выступавшие следы иероглифов.
Оказалось, это был тот самый камень, которому не выпало счастье участвовать в починке небосвода и который был принесен в этот бренный мир учителем Ман-маном и праведником Мяо-мяо и брошен здесь, у подножия скалы. На нем было записано, где ему суждено появиться на свет из материнской утробы, перечислялись мелкие семейные события, говорилось о том, как он будет проводить время в женских покоях, приводились стихи и загадки, которыми он будет увлекаться, и только годы и название династии стерлись бесследно. И в самом конце записи была начертана гата, гласившая:
6
Калпа –
Прочитав написанное, даос Кун-кун понял, что у этого камня необыкновенное происхождение, и обратился к нему:
– Брат-камень, ты считаешь, что история твоя замечательна, поэтому она выгравирована на тебе, и ты хочешь, чтобы люди в бренном мире передавали ее из поколения в поколение. Но, мне кажется, в ней есть некоторые упущения: не обозначены даты, ничего не говорится о добродетельных правителях, мудро правивших государством и совершенствовавших нравы своих подданных. Здесь упоминается лишь о нескольких милых и умных либо глупых и ни на что не способных девушках, и если я даже перепишу эту историю, из нее все равно невозможно создать интересную, увлекательную книгу.
7
Здесь и дальше стихи в переводе Л. Н. Меньшикова печатаются по изданию 1997 года с учетом последних поправок переводчика.
– Почему у вас такое предвзятое мнение? – решительно возразил ему камень. – Правда, во всех без исключения неофициальных историях принято говорить о знаменитых красавицах времен династий Хань и Тан [8] , а на мне, не в пример установившимся правилам, записано лишь то, что мне самому пришлось пережить, но я все же считаю, что это свежо и оригинально. К тому же авторы всех неофициальных историй клевещут на государей и их сановников либо на чужих жен и дочерей, а что касается интриг и злодеяний, описанных в этих книгах, то они вообще не поддаются исчислению. Мало того, есть еще один род книг, которые прославляют мерзость и разврат, распространяют грязь и зловоние и могут легко испортить молодое поколение. Если же говорить о книгах, посвященных талантливым людям и известным красавицам, то здесь
8
Хань – династия, правившая Китаем с 206 г. до н. э. по 220 г. н. э. Тан – династия, правившая с 618 по 907 г. н. э.
К тому же в этих сочинениях тоже не обходится без описания случаев безудержного разврата. Сами авторы способны написать к этим произведениям лишь одно-два любовных стихотворения или несколько од легкого содержания, в которых встречается два имени – мужское и женское, – да еще имя какого-нибудь подлого человечка, который ссорит героев, подобно театральному шуту. Но еще более отвратителен в таких книгах язык и старый литературный стиль, которым описываются самые невероятные события, не соответствующие действительности и противоречащие друг другу! И наконец, о героях. Я не смею утверждать, что девушки, которых я сам видел, лучше героинь произведений древности, но все же, читая во всех подробностях их жизнеописания, можно будет разогнать скуку и рассеять тоску. Ну а что касается несуразных стихов, то не в них главное, пусть над ними посмеются. Ведь все они говорят о радостях встреч, о горестях разлуки, о возвышениях и падениях, отражают действительные события, и я не смел прибегать в них к вымыслу, чтобы не отступить от истины. Мне хочется лишь одного – пусть люди, которые просыпаются после тяжелого опьянения или бегут от мира, прочтут мою повесть ради развлечения: может быть, это поможет им сберечь силы и здоровье и они перестанут думать о пустом и гоняться за призрачным. Вы согласны с моими рассуждениями, учитель?
Даос долго размышлял, потом еще раз перечитал запись, сделанную на камне, и, заметив, что в ней главным образом говорится о чувствах, правдиво излагаются факты и нет ничего такого, что могло бы испортить современные нравы и посеять разврат, переписал всю историю от начала до конца, чтобы поведать миру и передать потомкам эту удивительную повесть.
С этих пор Кун-кун увидел в небытии форму, из формы родились чувства, чувства вновь обрели форму, а форма опять обратилась в небытие. Познав сущность небытия, Кун-кун переменил свое имя на Цин-сэн – Монах, познавший чувства, а «Записи на камне» назвал «Записками Цин-сэна».