Шрифт:
«Ну, за каким рожном я летел на эту Землю?! Ну, за каким рожном я лез в университет? История театра, баловной эстет-философ… Конкурс-то какой был!.. Тьфу! Сидел бы лучше на своем Лигере-Столбовом. Женщины там есть. Гусаром стать можно. Схимником - и подавно. Что еще? Нет, вот завалю экзамены, плюну на все - и улечу домой. К маме».
Ривалдуй вздохнул и уселся на кровати, муторно уставясь в потолок. Беда!.. А может, рано улетать? Шекспира он, конечно, не читал, но ведь сдать-то - можно! Не глупее же он остальных.
Тут вспыхнула лиловая почтовая лампочка, извещавшая о прибытии корреспонденции, запахло канцелярией, и в воздухе, в метре от пола, сложился искрящимися буквами текст молниеносной телеграммы.
«Отрока Ривалдуя, отпрыска Запсена, зовем зайти по делу в деканат. Срочно».
Надпись растаяла, и Ривалдуй тихонько охнул. Деканата он боялся пуще
Энергичный он был человек. Не зря его мама в детстве порола. Он вспомнил и прослезился. Потом встал, застегнул рубашку на все магнитопупки, потрогал подбитый сегодня утром левый глаз и, внезапно успокоившись, вышел в коридор. Не иначе, как из-за драки вызывают. А это - пустяки. Дело привычное. Тут уж он знал, что говорить.
– Здрасьть!
– сказал он декану и, изобразив умиленье на лице, томно шаркнул ножкой.
Декан любил, чтоб было церемонно.
– А!
– вскричал тот, вспрыгивая навстречу Ривалдую, и парик с незабудками съехал ему на ухо.
– Рад видеть!
– гукнул он и кулачком подпихнул парик на место.
– Если я не ошибаюсь… Вы кто такой?
– Ривалдуй - Запсена сын, студент с Лигера-Столбового. Как детишки?
– У меня детишек нет, - сообщил декан уныло.
– Вы с какого факультета?
– С историко-театральной экспертизы!
– возликовал Ривалдуй.
– Театровед!
– Гигант?
– осведомился декан.
– Это я гигант, - вдруг предупредительно выступил из-за шкафа пухленький маленький студент в очках.
– Пупель Еня. Тоже, знаете, со Столбового.
– Земляк!
– воскликнул Ривалдуй.
– Оставьте меня, - ответил Пупель Еня и важно поправил очки в матерчатой оправе.
– Я наказан, но прошу меня ни с кем не путать.
– Ах ты, батюшки, беда: совсем забыл!..
– всполошился декан.
– Девятый час человек в углу стоит. Не устал?
– заботливо поинтересовался он.
– Я же гигант… - вздохнул Пупель Еня.
– Гигант полового бессилия… Между прочим, эти ваши наказания меня до гигантизма и довели. Где это видано, чтоб человек неделями из угла не вылезал?! У нас на Столбовом… - Ты только не сердись, - предупредил декан.
– А то я тоже рассержусь. И - всё тогда… Вы понимаете, - обернулся он к Ривалдую, - студент темноты боится. А как же история театра, тьма веков?!. Вот я его в темный угол и ставлю, чтобы привыкал. А он сердится, говорит, что все равно боится. Тут уже сержусь и я. Ну, боишься все?
– Боюсь, - пробасил гигант и заплакал.
– Я в космонавты уйду. Ну вас с этим театром.
– В космонавты… - мечтательно повторил Ривалдуй.
– Инн-дэ? Вы тоже - боитесь темноты?
– подозрительно спросил декан.
– Нет, - с чувством отозвался Ривалдуй.
– Я боюсь завтрашнего экзамена.
– Вот для того-то я вас и позвал, - со значеньем сообщил декан.
«Мать честная!..
– подумал Ривалдуй.
– Значит, драка не при чем? Вот и влип…»
– Мы тут насчет методы размышляли… - начал декан.
– Как бы все поинтересней, как бы это, значит, так… О хронопрочешизме не слыхали?
– Нет, - сознался Ривалдуй.
– Не беда! Теперь вы все узнаете!
– Голос декана начал крепнуть и потрясать. От охватившего его ораторского жара парик обвис и начал тлеть, отчего декан взвился еще сильнее.
– Великолепно? Да! Неоспоримо? Да! Вы думаете, это шутки-прибаутки? Нет! Это только начало!
– На меня с потолка летит. Потише, - пожаловался из угла гигант Пупель Еня.
– Знаю, - сухо отозвался декан, но притих.
Глядя на него, Ривалдуй вдруг ощутил смертельную тоску и пакостный зуд в кулаках. Однако он вовремя вспомнил, что мордобой с деканом экзаменов не отменяет, и потому лишь насупился и снова браво шаркнул ножкой. Декану это понравилось. Он чуток отхлебнул из граненого лафитничка и, добро заведя глаза, заворковал:
– Театр - это глыба, кулуары, океан… Да-с! Хиханьки и хахоньки - как исторические откровения. И - наоборот. Маски, роли, гонорары и гастроли. Я сам бывалый гастролер. Тартюф, Отелло, Макинпот, коза-дереза… Сколько граней! Вот вас в одну и запихнут.
– За что?
– перепугался Ривалдуй.
– Зачем!
– поправил декан.
– А все затем, чтоб было легче. Мы тут насчет методы размышляли. Как бы это все поинтересней… О хронопрочешизме не слыхали?
– Нет, - сознался Ривалдуй.
– Тогда - объясняю: вы Шекспира не читайте, а все будет по-другому. Мы вас в «Отеллу» зашлем. Прямо - в самую рукопись. Там вы малость пооботретесь, разговоритесь, а потом - р-раз!
– и назад. На экзамен, значит. Тут все и выложите. Как поняли, как вжились. Какие проблемы, какие средства. Идея, композиция и - характеры. Вы - очевидец, соучастник, вам, так сказать, дано. Ясно?
– Не совсем, - поморщился Ривалдуй.
– Я ж ни обычаев, ни языка не знаю… - В Засыльнике всему научитесь, - махнул рукой декан.
– Очень толковое место. Наука сегодня в ногу с театром идет. Не забывайте.
– А когда лететь?
– осведомился Ривалдуй, почувствовав подвох.
– Да прямо сейчас! Давайте-ка я вас провожу… Вы будете первый, - ободряюще подмигнул декан.
– А я стоять, что ль, буду, да?
– высунулся из-за шкафа Пупель Еня.
– А темноты ты все боишься? Строго спросил декан, поправляя парик.
– Боюсь, - сумрачно, но твердо сказал Пупель Еня.
– Тогда - стой. Ведь тьма веков… Театр! Приучайся.
Он вошел в полутемную пустую комнату, и голос из-под потолка наставил:
– Ступайте прямо, ничего не бойтесь, раскройте дверь и - до свиданья.
И тотчас неведомая сила вдруг сжала, скрутила его, неистово впихивая в букву, облекая в междубуквенную плоть, однако же не больно, разве что под мышками защекотало; вслед за этим что-то треснуло, дало ему хорошего пинка под зад, и тогда Ривалдуй, внезапно ощутив под левою ладонью рукоятку шпаги, быстро и уверенно шагнул в дверной проем, в который солнечно заглядывала улица острова Кипр, где обосновался сам Отелло-мавр с супругой Дездемоной.
Улица была широкая и немощеная. От силы двухэтажные, дома смотрелись неказисто и стояли тесно в ряд - сплошной стеной. Проносившиеся мимо кареты и одинокие всадники поднимали ужасающую пыль, что мигом навело Ривалдуя на мысль: «Ну, совсем как у нас на Столбовом!» Это было приятно. Он двинулся вперед, глазея по сторонам.
Справа сразу четверо с остервенением дрались на шпагах; женщины, полоская юбки на ветру, бежали от греха подальше; зеленщики, булочники и прочий люд, одобрительно кивая, таращились на поединок. На площади, в конце улицы, ссутулившись, торчала виселица, а вокруг галдела пестрая толпа, и голопузые детишки с упоением швыряли друг в друга конские лепешки, равнодушно принимая подзатыльники и оплеухи взрослых. Ривалдуй блаженно зажмурился и, расправив плечи, подставил лицо под знойное солнце.
Это была его первая солнечная ванна в самой что ни на есть шекспировской эпохе. И совсем недурно здесь, жить можно…
«Тьма веков, вот ерунда!
– подумал он, ухмыльнувшись.
– Да какая же тут тьма?! Это праздник, разгул, наслаждение. Ай да Кипр!»
Однако насладиться вволю он не успел.
– Я удавлю ее! Я прикончу эту шлюху!
– вдруг раздалось за его спиной.
Краем глаза Ривалдуй заметил, как горожане, разом побросав свои дела, ретиво брызнули во все стороны, и в следующее мгновение он увидал здоровенного чумазого детину, потного и голого по пояс, однако в оранжевых штанах и голубых ботфортах. Детина жутко звенел шпорами, потрясал кудлатой головой с массивной золотой серьгою в левом ухе и, размахивая руками, мчался посреди улицы, как тяжелый бомбардировщик по взлетной полосе. От него шел пар и завивался в кольца. Улица притихла.
– С дороги!
– властно скомандовал детина.
– Скручу, зарублю, и вообще!..
– Здрасьть!
– презрительно ответил Ривалдуй и машинально шаркнул ножкой.
– Попробуй-ка - тронь! Я ведь и шпагой могу. Вот ткну - и все тут.
– Уйди, нечестивец!
– предупредил трагически чумазый.
– Не становись поперек страсти. Я, мавр Отелло, убью свою Дездемону!
– Ну и дурак, - рассудительно заметил Ривалдуй.
– Совсем дурак.
– Оскорблять?!
– побелел роскошный мавр.
Ривалдуй пригляделся к его кулачищам и мудро решил, что шпага сейчас только помешает. Он отшвырнул ее и занял боксерскую стойку. Отелло было притормозил, удивленно хмыкнул - и тотчас кинулся на Ривалдуя. Первый же удар сшиб его с ног и заставил ненадолго потерять сознание. Будучи от природы человеком добрым и незлобивым, Ривалдуй растолкал Отелло, отряхнул пыль с его дорогих генеральских штанов и помог встать. Потом дружески, как на каком-нибудь соревновании, пожал противнику руку.
– Надо было печень прикрывать - вот так, - отечески посоветовал Ривалдуй.
– Но я убью ее, - уже не столь уверенно сообщил мавр.
– Где это видано… - Не горит, не горит, не горит, - быстро заверил Ривалдуй, зорко оглядываясь по сторонам.
– Никуда она не денется. А вот по стаканчику сейчас совсем неплохо пропустить… Для крепости организма… Сами до трактира дойдете или скорую позвать?
– Дойду, - сумрачно кивнул Отелло. Он глубоко вздохнул и принялся выковыривать песок из уха.
– Что же это вы на меня напали?
– Не терплю неуважительного отношения, - признался Ривалдуй.
– Я человек деликатно воспитанный. Мне еще мама говорила… - Если мама - ну, тогда… - развел руками мавр.
– Что, и вам перепадало в детстве?
– Да уж… - Ривалдуй невольно покраснел.
– Я не люблю об этом вспоминать.