Сон в начале тумана
Шрифт:
Джон на минуту представил Тнарата, Гувата или того же Антона за рулем такой машины, волочащей за собой убитых тюленей, и невольно усмехнулся.
— Не веришь? — Антон обиженно замолчал, потом виновато признался: — Фантазии у меня маловато…. Я знаю, что ты не веришь тому благородному делу, которому служим мы, большевики.
— Нет, почему же, — смущенно ответил Джон. — Только то, что ты говоришь, это такое далекое будущее, что некоторые вещи выглядят странно и смешно.
— Ничего, — твердо ответил Антон. — Для некоторых революция в России тоже казалась странной, если не смешной. А он живет и строит новую жизнь. Гражданская война кончилась. Совсем молодое государство, получившее в наследство от царизма разоренную страну и обнищавший до крайности народ, сумело противостоять интервенции четырнадцати государств! Четырнадцати высокоразвитых, богатых, сильных государств! Вы понимаете, Джон Макленнан!
— Вот это-то и непонятно, — с улыбкой ответил Джон.
— Ну со временем поймете, если кое-что для вас уже проясняется, — с надеждой сказал Антон. — Пошли.
Медленно приближался Энмын — кучка маленьких, утонувших в снегу жилищ, неуклюжее деревянное здание школы с тонкой жестяной трубой, из которой вился дымок.
Джон и Антон прошли береговую гряду ломаного льда, приблизились к ярангам. Школа была на пути Джона, и он еще издали заметил фигурку Тынарахтыны, которая стояла у заиндевелого порога наготове с кружкой воды.
Антон приближался к жене, беспокойно оглядываясь по сторонам.
Джон шел чуть стороной, но видел и слышал все, что происходит у школьного порога.
Подходя к школе, Антон, приглушив голос, с упреком произнес:
— Сколько раз тебе говорил: не выходи с кружкой на мороз — простудишься.
— Я очень тепло одета, — ответила Тынарахтына.
— Ну, ладно, поливай тюленя, да только побыстрее, чтобы никто не видел.
— Почему чтобы никто не видел? Пусть видят, что учитель соблюдает обычай и делает все, как настоящий охотник, — ответила Тынарахтына.
Она аккуратно наклонила кружку, и светлая струя воды сбила несколько кровавых ледяных комочков с усатой тюленьей морды. Тут она заметила, что Антон пытается ее обойти и войти в дом.
— Подожди! — властно остановила его Тынарахтына и сунула ему кружку. — Отпей и сделай все, как я тебя учила.
Джон нарочно замедлил шаг, чтобы видеть все.
Антон со страдальческим выражением лица отпил из кружки и выплеснул остаток в сторону моря, умилостивляя морских богов.
— Ну, довольна? — сердито спросил он жену.
— Теперь можешь входить, — торжественно разрешила Тынарахтына и принялась утиным крылышком сметать с тюленьей туши снег.
Джон потащил добычу к своей яранге, где у заиндевелого порога его уже ждала Пыльмау с древним жестяным ковшиком… Пройдет еще очень и очень много времени, прежде чем встанут на косе Энмына новые дома и не люди, а машины будут подтаскивать убитых тюленей к порогу. Исчезнет ли этот обычай, от которого не может отказаться даже такая передовая женщина, как Тынарахтына?
Пыльмау проделала те же привычные движения, что и Тынарахтына у порога школы, и когда Джон отпил и выплеснул воду морским богам, она спросила:
— Что ты такой сегодня задумчивый?
— О будущем думаю, — с улыбкой ответил Джон.
— О будущем? — переспросила Пыльмау.
— О том времени, когда на берегу нашем будут стоять большие многоэтажные дома и нерп будут приносить, не люди, а машины. Тогда ты будешь поить из ковшика не меня, а машину, и будешь обметать снег не с торбасов, а с железных колес.
— Что-то нехорошее ты говоришь, Джон, — подозрительно заметила Пыльмау. — Иди скорее в ярангу отдыхать. Ты, наверное, очень устал!
В пологе сидел Яко и рисовал при свете двух ярко горевших жирников на чистой стороне обертки плиточного чая.
— А братец нам русскую сказку рассказывал, — шепелявя, сообщила Софи-Анканау.
— О чем ты рассказывал, Яко? — спросил Джон.
— Не сказку я рассказывал, — признался Яко. — О будущем говорил. Пересказывал, что нам учитель говорит.
— Что же он говорит? — с любопытством спросил Джон.
— О том, что будет Энмын совсем другой… В ярангах будут гореть чудесные лампы… — Яко запнулся и поправился: — И яранг тоже не будет, а построят новые дома, даже не деревянные, а каменные, как в Москве и Петрограде. И музыка будет играть на улицах, чтобы не было слышно воя пурги и грохота льдин на море… И еще — мы будем читать книги, написанные на нашем языке…
— И не будет больше болезней, голода, — подхватил Джон.
— И ты об этом знаешь, атэ? — обрадованно спросил Яко.
— Да, — ответил Джон. — Только это будет очень и очень не скоро, потому что прекрасная мечта тем и прекрасна, что она почти недостижима.
Отгремели первые выстрелы в море. У берега Энмына осталась лишь одна большая льдина, которая никак не могла ни растаять, ни отцепиться от берега и уплыть. Она вся была продырявлена солнечными лучами и представляла опасность для ребятишек, которые так и норовили заскочить на льдину и опустить в многочисленные дыры крючок с красной тряпицей — половить канаельгинов — морских бычков, костистых, но необыкновенно вкусных.
Байдары убрали на высокие подставки, а вельбот оставался на берегу, подпертый палками, чтобы не заваливался на бок и не портил белую окраску.
Возле школы высились штабеля бревен и досок, выгруженные прошлогодним пароходом. Ждали приезда Тэгрынкеу, чтобы приняться за строительство новой школы, но тот носился по береговым стойбищам, тундре и почти не бывал в Уэлене.
Покончили с белогвардейскими бандами. На побережье почти не осталось иностранных торговцев, но оказалось, что есть еще один враг, который раньше не был виден.
Немногие чукчи, которые начали богатеть, вдруг поняли, что с приходом Советской власти их виды на будущее рухнули. Мало того, разговоры о том, что вельботы, байдары, подвесные моторы, гарпунные пушки и даже оленные стада должны стать общинной собственностью, кое-где начали сбываться. И тогда подняли головы и Алитеты, и Акры, и многие другие. Богатые оленеводы уходили в труднодоступные долины, под защиту высоких, покрытых скользкими ледниками остроконечных гор. Иногда между новыми Советами и старейшинами разгорались кровопролитные сражения.