Сон в Нефритовом павильоне
Шрифт:
— А это что за мелодия? — спросил император.
— Она написана на стихи танского Ли Чан-цзи [301] «Думаю о стране Хань». Сразу после восшествия на престол ханьский У-ди, правитель мудрый и талантливый, начал подбирать себе достойных помощников и советников, но возле него оказались люди, подобные Гунсунь Хуну [302] и Чжан Тану, [303] которые без устали восхваляли мудрость, славили и превозносили доброту У-ди, и он перестал верить [304] в Драконовых лошадей и Синих птиц, разочаровался в Хоучэне и красных туфлях. И когда страна пришла в полный упадок, потомки сложили песню, в которой оплакали У-ди и его доверчивость.
301
Ли
302
Гунсунь Хун (200–127 гг. до н. э.) — сановник ханьского императора У-ди. Изображал из себя бессребреника и покровителя бедных ученых, но втайне подталкивал государя на недобрые дела.
303
Чжан Тан — сановник времен ханьского У-ди, отличавшийся жестокостью при разборе судебных дел.
304
У-ди перестал верить… — Автор хочет сказать, что император У-ди (см.) перестал мечтать о бессмертии и славе.
И опять промолчал император. А Фея взяла плектр и начала мелодию легкую и приятную, поначалу показавшуюся даже пустой, но неожиданно ставшую тоскливой: почудилось, что на чистое небо набежали белые облака и ветер застонал в ветвях деревьев…
— Что это? — спрашивает император.
— Песня о Му-ване под названием «Желтый бамбук». Ее сложили, когда Му-ван, оседлав восьмиглавого скакуна, умчался в Яочи, встретил там Повелительницу Запада и остался у нее, забыв о возвращении на родину. Подданные напомнили этой мелодией князю об отчизне, которая во время его отсутствия едва не погибла из-за предательства сюйского наместника. Но позвольте мне исполнить еще кое-что.
Фея заиграла: первая часть своей звонкостью подражала ударам молота по металлу, вторая своей свободой — необъятному, вольному, безбрежному морю, а конец напева звучал, как гимн победы. Все, кто находился в зале, были потрясены. Цзя протянула яшмовые руки, в последний раз пальцы пробежали по струнам, смолк последний звук, и все стихло. Слушатели молчали, не осмеливаясь заговорить. Ошеломленный император, с трудом придя в себя, вопросил:
— Как же называется эта мелодия? Фея в ответ:
— «Верность»! Некогда чуский Сян-ван, пробью на троне три года, забросил государственные дела и весь отдался музыке. Советник Сяо Цзун [305] сказал ему: «В нашей стране появилась удивительная птица: три года она не поет, три года не улетает». Князь ответил: «Три года она не поет, но когда запоет, то изумит всех. Три года не улетает, но когда полетит, то пронзит небо!» Он ухватил левой рукой рукав платья Сяо Цзуна, а правой сломал барабан, одумался и вернулся к достойным правителя делам. И через несколько лет в стране Чу снова было процветание, и она стала первой среди пяти царств!
305
Сяо Цзун — советник чуского царя Сян-вана.
Надолго задумался император. Лу Цзюнь, недовольный тем, что какой-то молокосос пытался обхитрить его, скрыв свои таланты, решил отомстить. Предложив Фее сесть на свое место, он спрашивает:
— Когда же появилась в мире музыка? Вы хорошо играли, но я хочу проверить ваши знания.
— Я не так образован, — улыбнулась Фея, — чтобы знать все, что ведомо вам, но от учителя своего слышал, что музыка родилась вместе с миром.
— А как называется самая первая мелодия?
— Судя по вопросу, вы называете музыкой только то, что имеет название, и не признаете музыки безымянной, считаете музыкой только то, что воспринимает слух, и не признаете музыку беззвучную. Любовь к родителям, дружба, преданность и верность — это тоже музыка, только без звуков. Радость, досада, тоска и веселье — и это музыка, только без имени. Когда человек не переживает больших радостей и печалей, он спокоен, когда его любят и верят ему, он счастлив и на душе у него спокойно, и тогда что бы он ни делал, в нем играет беззвучная музыка.
— Ваши слова далеки от истины, — усмехнулся Лу Цзюнь. — Жизнь мира и чувства людей в разные времена не одинаковы, поэтому музыка в наши дни и в дни давно минувшие — разная!
Фея в ответ:
— Не совсем так! У человека есть прошлое и настоящее, а мир вечен, и у чувств человеческих есть прошлое и настоящее. Но в музыке живет вечный мир чувств. [306] У камня звук чистый, у железа — звонкий, духовые инструменты звучат звонко, а струнные — чисто. Во все времена рожок и цитра звучали так, как сегодня. Я слышал, что «Облака над Сяньчи» — это мелодия Хуан-ди, «Девять призывов» — мелодия Яо и Шуня, «Ливень в стране Ся» и «Слоновьи слезы» в стране Чжоу — мелодии незапамятной старины, «Местечко Санцзань» и «Владение Пушань» — мелодии страны Чжэн и страны Вэй, «Знамена и мечи» — мелодия варваров племени маней. Говорят также, что музыка династий Хань и Тан близка и понятна нам, живущим сегодня. Но если бы ожили Яо и Шунь, еще раз свершили свои добрые деяния и захотели бы создать новую музыку, то, по-вашему, они взялись бы за переделку ханьских и танских мелодий? Разве прибавили бы они этим славы великим государям былых династий? Разве заставили бы белоголовых старцев пуститься в пляс от радости?
306
Но в музыке живет вечный мир чувств. — Далее перечислены как действительно существовавшие, так и известные лишь по преданиям мелодии и песни.
Лу Цзюнь от злости даже позеленел. Он решил во что бы то ни стало подловить Фею на какой-нибудь оплошности, касающейся императора, или заставить дать неправильный ответ.
— Древние мудрецы, — начал он, — создавая музыку, стремились с ее помощью наставить народ на путь истины, воспитать в нем добродетели, приблизить к пониманию природы, а также ставили целью передать свои знания потомкам. Небо даровало нам великого императора, воплотившего в себе лучшие черты Яо и Шуня, вобравшего мудрость Вэнь-вана и У-вана. Государь не желает больше растрачивать свои добродетели на благо народа, который сейчас и так пребывает в довольстве и счастье, не виданных со времен великих династий Ся, Инь и Шан. По указу Сына Неба я призван создать новую музыку для страны Мин, дабы прославить величие нашего императора и его державы. Что вы об этом думаете?
Как ответила Фея Лазоревого града Лу Цзюню, об этом в следующей главе.
Глава тридцать первая
О ТОМ, КАК ВАРВАРЫ ПОДОШЛИ К СТОЛИЦЕ И КАК МАТЬ-ИМПЕРАТРИЦА СПАСАЛАСЬ В ГОРНОМ МОНАСТЫРЕ
Неожиданно оказавшись перед государем, Фея, воспитанная в поклонении добродетелям Сына Неба, преисполнилась чувством искренней преданности к нему и с горечью отметила про себя, что император благоволит ничтожным людям, Лу Цзюню и Дун Хуну. И когда мастерски исполнила несколько старинных мелодий на разных инструментах, то заинтересовала двух могущественных сановников, хотя и пробудила в них одновременно подозрения.
Выслушав вопрос Лу Цзюня, Фея нахмурила брови и, теребя ворот халата, отвечала так:
— Я отношусь к этому одобрительно, ибо в таком деянии проявляется глубокая ваша преданность отечеству. Вы внушили государю уверенность во всесилии магии, в этом я вижу вашу истинную мудрость. Вы отправили в ссылку многих честных слуг государя, затеяли при дворе козни, приписали ложные прегрешения добросовестным чиновникам, а теперь беспрепятственно злоупотребляете дарованной вам властью — этим вы, без сомнения, выказали умение устраивать свои дела. Вы убедили государя отправиться к далекому Восточному морю и забросить важные дела страны, в то время как народ ропщет, недовольный своей беспросветной жизнью, — здесь очевидна ваша расчетливость. Народ обманут, его держат в неведении, о чем вам хорошо известно, — именно этого вы и добиваетесь. О, вы необыкновенно предусмотрительный человек! Теперь вы затеяли создать новую музыку, вам потребовались талантливые музыканты, и вы занялись разбоем, — всех нас, кто присутствует здесь сейчас, вытащили из домов, захватили на дорогах. Об этом уже говорят с возмущением и страхом. Простолюдины на улицах и благородные мужи в своих покоях равно вздыхают: «Как мог наш мудрый император допустить такое?!» Тревожится мать-императрица, замерла в ожидании беды огромная страна, но вы думаете только о собственном благе и наслаждаетесь своей силой, — в этом сказывается вся ваша мораль. Чего же хотите вы от меня? Когда иссякает источник, река высыхает, когда подрубают корень, дерево умирает. Государство — источник жизни народа, государь — корень жизни его подданных, но вам это безразлично — знатность и богатство, а не страна и государь у вас на уме. Но только помните: река без источника и древо без корней живут недолго!
Фея раскраснелась от негодования, в ее светлых глазах застыла скорбь. Лу Цзюнь молчал, язык его прилип к гортани. Сокрушенный смелой речью Феи, вельможа сидел, опустив голову на грудь. Император, казавшийся крайне взволнованным, пожелал узнать, кто осмелился произнести такие резкие слова.
— Что дозволено государю, не дозволено подданному. Мы — император страны Мин, а кто ты такой?
Фея пала ниц.
— Я пренебрегла почтительностью государю, позволила себе дерзкие речи, — нет мне прощения до самой смерти!
— Так ты женщина? — воскликнул ошеломленный император. — Как тебя зовут?
Фея встала и низко поклонилась.
— Меня зовут Фея Лазоревого града, я наложница сосланного в Юньнань Яньского князя.
Император помолчал, словно припоминая что-то, и спрашивает:
— Фея? Не та ли, что породила раздоры в его семье? И не тебе ли мы приказали удалиться в Цзянчжоу?
— Она самая, ваше величество!
— Следуй за нами!
Фея вместе с Су-цин пошла за государем во внутренние покои. Пробило пятую стражу. Император приказал слугам зажечь светильники, велел Фее приблизиться к трону, внимательно поглядел на нее и сказал: