Сон в пламени
Шрифт:
– Он так сказал? Мне он ничего не говорил.
– У него всегда есть свои причины. Мне он говорил, что с удовольствием предвкушает работу с вами. А теперь это… Вот почему я спрашиваю, не обижайтесь. Вы могли что-то совершить, сами того не зная… Может быть, во сне?
– Филипп, это может быть, но какова вероятность? Я не знаю, что случилось, пока я спал. Мне снилось, что я где-то в средневековье со своим отцом. Он не захотел продать картошку больному чумой. А когда я проснулся, Венаск был без сознания.
– И ничто в вашем сне?..
– Насколько я помню, ничего.
И только через три дня, когда
Я вернулся домой в три часа ночи, но в комнате горел свет. Марис еще не ложилась и читала сборник своего любимого поэта – Дианы Вакоски. Она оторвалась от книги, а потом с улыбкой зачитала:
Метафоры! Нежно простимся. Пора Придать разговору иное теченье.И гнев, и восторг моего увлеченья Прекрасным мерзавцем…– Привет, мой мерзавец. Как здоровье? Как дорога? Что с Венаском?
– Уже второй раз за ночь я слышу стихи. Сегодня все еще вторник? О господи, он продолжался сто часов! Венаск в коме. Худо. Стрейхорн и Гарри Радклифф с ним в больнице.
– Это ты про моего Гарри Радклиффа, архитектора? Ого!
– Помнишь, я говорил тебе, что он тоже учился у Венаска? Они с Филиппом приехали в больницу и прозрачно намекнули, чтобы я не путался под ногами. Ну я и уехал. Заодно отогнал назад машину Венаска. Ну и ночка, Марис! Ну и денек! Ты как-то раз сказала: «Этот день утомит тебя на всю оставшуюся жизнь», – так вот это именно он. Ничего мне больше так не хотелось, как добраться домой, к тебе… Эй, а как это вышло, что ты не у своего брата? Я так обрадовался, увидев тебя, что забыл: ты же должна быть там.
Она поцеловала меня в щеку.
– Я чувствовала, что ты сегодня вернешься. И к тому же мне не нравится парень, с которым живет Инграм. Ты заметил, что Лос-Анджелес – это город футболок? Все заявляют о себе надписью на футболке. Так у инграмовского приятеля написано: «Хотел бы с тобой спать, но обедаю с моим агентом». Расскажи мне, что случилось. Ничего не упусти.
– Ты не возражаешь, если я сделаю это утром? Я действительно еле держусь на ногах.
Она встала и потянула меня за собой.
– Конечно. Извини. Пошли, ляжем. Могу я что-нибудь сделать? Приготовить поесть? Растереть тебе спину?
– Нет, спасибо. Знаешь, что Венаск сказал Стрейхорну? Что во мне «необыкновенная магия», цитирую дословно. Он думает, что морское чудовище появилось из-за меня. – Я снова сел. – Что, ты думаешь, он имел в виду?
– То, что сказал. Ты пошел к нему из-за всех этих странностей вокруг тебя. Он чувствовал или знал, откуда они берутся, и потому хотел поработать с тобой. И потому-то так ужасно все случившееся. Я думала о тебе и Венаске все время после твоего отъезда, и знаешь что? Я уверена: обещание научить летать было всего лишь метафорой. Может быть, он и в самом деле собирался научить тебя летать – но сомневаюсь. Ведь он никогда не говорил тебе, что кого-то еще научил этому? А другие, например Филипп и Гарри Радклифф, научились обычным вещам – плавать и играть на музыкальном инструменте. Только тебе предназначалось летать, Уокер. Научить этому человека – не самое простое дело на свете. Я почему-то уверена, что это была метафора чего-то иного. Не спрашивай чего.
– Но ведь это твой брат первым сказал, что Венаск учит людей летать.
– Знаю. Сегодня я говорила об этом с Инграмом и обнаружила кое-что интересное: все ходившие к Венаску возвращались, чувствуя себя лучше или исцелившись. Но, по словам брата, летать никто из его знакомых в действительности не учился. Люди шли к нему, потому что он это рекламировал, – но до этого ни разу не доходило. Ты бы стал первым.
– Интересно. Похоже, ты права.
Но как только я сказал это, в голове у меня возникла картина из сна, приснившегося мне в ту ночь у Венаска: дети, вылетающие через окно каменного здания школы на юге Франции, сорок лет назад.
Почти в тот самый момент, когда Марис сказала, что согласна выйти за меня замуж, самолет накренился на один бок и начал выполнять вираж. Мы озадаченно переглянулись: а? Что такое?
– Не люблю, когда самолет делает виражи, Уокер.
– Может быть, пилот тебя услышал и делает для нас мертвую петлю.
Она закрыла глаза и сжала губы.
– Милая, не волнуйся.
– Я перестану волноваться, когда снова ступлю на землю. Почему это крыло под нами? Что происходит?
– Не знаю.
– Надо же, именно в это время! Я наконец говорю: «Да», – и самолет падает. Очень мило.
– Леди и джентльмены, говорит командир Моннингер. У нас небольшая техническая проблема, и потому через пятнадцать минут мы совершим посадку в аэропорту Сиэтла. Никаких поводов для беспокойства. У нас небольшое смещение багажа в грузовом отсеке, и багаж нужно закрепить. Извините за неудобство. Мы приведем все в порядок и тут же отправимся дальше.
– Думаешь, он говорит правду?
– Конечно. Сам факт, что он говорит, подтверждает это. Когда действительно серьезные проблемы…
– Вроде бомбы?
– … они ничего не говорят. Я уверен, все дело в багаже.
– Стюардесса, можно попросить еще бренди? Я попытался взять Марис за руку, но она не дала.
– Я слишком нервничаю.
Я взглянул в окно на серые облака. Мы оба были так рады покинуть Лос-Анджелес, что чуть ли не бегом ринулись в самолет. Я рассматривал карту с нашим маршрутом, когда через час после взлета Марис повернулась ко мне и тихо-тихо спросила:
– Ты все еще хочешь на мне жениться? Стараясь не терять хладнокровия, я положил карту и посмотрел на Марис.
– Я мечтаю на тебе жениться. И ты это знаешь. Я мечтаю об этом больше всего на свете.
– Я еще никогда не была замужем.
– Знаю.
И тут самолет накренился. Стюардесса принесла бренди, и Марис тремя глотками осушила бокал.
– Я в ужасе. Теперь, когда я собираюсь выйти замуж, полет пугает меня еще больше. Это хороший признак, верно? Раньше я просто боялась умереть, а теперь я боюсь, что умрет мой муж.