Сон Вовы
Шрифт:
И еще - вы не знаете, дорогой Г.Г.П., как избавиться от снов? Я -знаю. Нужно растолочь в эмалираванной посуде несколько электрических лампочек, залить образовавшуюся мелкую крошку соляной кислотой и залпом выпить. Мне этого сделать, правда, не удалось, наверное, лампочки были в дефиците, не помню.
Целыми днями я слонялась по комнате в том самом злосчастном халате, то и дело натыкаясь на различные детские аксессуары - башмачки, рубашечки, шлемики, присыпочки, а то и на самого Вову, синеглазого смышленого мальчика. Я бродила по двум нашим маленьким комнатам, большая и змееволосая, как царица Медея перед тем, как ей зарезать своих деток...
Однако, перейдем к твердой реальности. Расскажем
Когда он исчез из дома в самый первый раз, я себе сказал: тут, конечно, опять не обошлось без Фрейда! Вы, конечно, помните, мой золотой Г.П.П., у него одно захватывающее описание детства?
Живет на свете мальчик. Это в полном смысле слова хороший мальчик. Он любит свою маму. И мама тоже хорошая. Ну, может быть, действительно немного подраспустилась в нашей быстро текущей жизни. Однако внешний вид, сознание общей цели и профессия - это по-прежнему твердое, все при ней. Словом, из окружающей реальности так просто ее не вырвешь, в случае чего и пару лет строгого режима кому надо может обеспечить. Не слишком, конечно, удалась личная жизнь, но кому, по правде сказать, она удавалась слишком? Зато поклонники ценят ее перо чистого золота (какой-никакой, а дар прорезался), выступающее за чистоту рядов и вообще всяческую чистоту. Но это уже не из Фрейда... Словом, хорошая мама и сын у нее хороший, потому что ведь бывают плохие и совсем плохие.
Имеется однако у этого хорошего мальчика одна странная особенность, которая тревожит домашних. Он все время закидывает различные мелкие предметы под шкаф или под диван, так что достать их оттуда бывает очень трудно, а порой даже невозможно. Представьте себе изнурительное ползание на коленках в поисках плюшевого мишки или ядовитого цвета погремушки под нетерпеливые вопли ребенка, твое медленно закипающее раздражение, затем нахождение предмета и водворение его на место и вновь - цепкая детская ручка, бросок, и ты на коленках лезешь под шкаф, диван и т.д.
При этом, забрасывая игрушку, ребенок, заметьте, с видимым наслаждением вздыхает:
– О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Потом, конечно, следуют слезы, требования вернуть принадлежащее ему по праву, но сначала удовлетворенное:
– О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Пытаясь разгадать смысл этого междомения, взрослые приходят к выводу, что оно означает что-то вроде "прочь", "вон" или "уйди-уйди". И тогда их осеняет гениальная, как всегда у взрослых, идея: привязать все мелкие предметы к кроватке ребенка длинными нитями, чтобы облегчить себе последующие поиски. И вот за победным "о-о-о-о-о-о-о", слезами и манипуляциями с нитью следует благополучное явление заброшенной игрушки: вот! Все довольны. Ребенок может правильно расти и развиваться.
Однако через какое-то время мать ребенка отлучается из дома на несколько часов - небывало долгий для малыша период разлуки. И вот когда она, веселая и довольная и, может, даже пахнущая вином является в детскую и наклоняется над кроваткой, ее встречает знакомый возглас:
– О-о-о-о-о-о-о-о-о!
Казалось бы, должно последовать радостное "вот", но следует именно "о-о-о-о-о".
То есть, как полагают все, прочь, вон и уйди-уйди.
Мать просто теряется в догадках: уж не хочет ли ее мальчик, чтобы она немедленно убиралась из дома? Ничуть! Фрейд помогает докопаться до истины. Оказывается, мальчик хотел сообщить, что это вовсе не мама покидала его, а сам он отсутствовал все это время. Такой вывод был подсказан тщательным (непременно тщательным, у Фрейда иначе нельзя) наблюдением над ребенком, который в отсутствии матери долго стоял перед зеркалом, изучая свое единственное, без материнского дополнения отражение, а потом вдруг присел на корточки.
Все время, пока мать отсутствовала, мальчик приседал перед зеркалом, то появляясь, то исчезая. Он обманул маму, переиграл разлуку с ней о-о-о-о-о-о!
Но каков же все-таки подлинный смысл этого междометия в данном конкретном случае? Фрейд толкует его приблизительно так же, как и родственники ребенка, то есть через удовлетворенное чувство мести, возникшее в результате детского одиночества. Уходи, мол, уходи, не больно-то ты мне и нужна, я и сам без тебя умею исчезать, как раньше исчезали мои любимые игрушки, мне даже хочется быть заброшенным в свой пыльный, забытый всеми угол. Если это рассуждение продолжить дальше, ребенок должен превратиться в самого настоящего садо-мазохиста, ибо что есть взаимоотношения взрослеющего дитяти со стареющей матерью, как не одна постоянно прогрессирующая разлука?
Между тем, интересная подробность: когда мать ребенка неожиданно умирает и ребенок непосредственно видит ее лежащей в гробу, он вовсе не произносит свое знаменитое "о-о-о-о-о". Он вообще ничего не говорит молчание. Не срабатывает защитный механизм мести! Что бы это означало, господин Фрейд? Но тот благоразумно отмалчивается и о дальнейшей судьбе мальчика нам ничего не сообщает.
А почему бы ребенку на самом деле было не довести свою способность к самоисчезновению до апогея и, обороняясь от горя, не вообразить, что это умер (или заснул) он сам? Или он не любит свою маму? Тут уж, действительно, ничего не скажешь... Что же касается вашего подопечного, дорогой Г.Г.П., то совсем недавно я обнаружила под диваном розовый Колобок, пролежавший в пыльной могиле Бог знает сколько. Я его тогда не привязала за ниточку. И так и не нашла. Ну, и само собой разумеется, не умерла, а продолжала жить. И мальчик мой жил, рос, ходил в школу.
Хороший, любящий мальчик. И вот когда он стал исчезать - во второй, в третий, четвертый и т.д. раз - я себе сказала хватит, дался же нам этот Фрейд! Как будто мы без него съехать с катушек не можем. Он исчезал отовсюду: из детского сада, из школы, из дома, с уроков, дней рождений товарищей и своих собственных, с митингов, собраний, свадеб, волейбольный матчей, просмотров кинофильмов и общих слетов. Найти его не было никакой возможности, хотя он, исчезая, оставлял приметы, по которым его можно было бы отыскать, как мальчик с пальчик наоборот:
следы маленьких голых ступней на снегу, свежие экскременты в песочницах и на лестничных площадках, мертвого почтового голубя с намотанным на лапку тонким светлым волосом. Приметы Вовы были везде, но самого Вовы - нигде! Сколько меня ни вызывали в школу и ни грозили исключением, сколько ни билась детская комната для малолетних преступников...
Он пропадал совсем и белые камушки мальчика с пальчика лежали без всякой надобности - никто просто не знал, как ими воспользоваться.
Он всегда возвращался спустя ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы придти к мысли о его смерти. Просто являлся и звонил в дверь.
От него дурно пахло - бедностью, сыростью, как от бездомной собаки. Его кожица, как шерсть, впитывала в себя все запахи улицы, он был ими замещен, мой Вова - помню, именно обоняние во мне всякий раз бывало оскорблено, когда я, не помня себя, бросалась ему навстречу.
– Вова! Ты опять нашелся! Зачем, ну зачем так мучить маму?..
Но он молчал. Прикасаясь к его коже в ванной, я уже не чувствовала ее податливой живой эластичности. Ручка, на секунду попав в мою руку, неприятно напрягалась, пружинилась. Я терла в ванной его тельце и чувствовала буквально, как оно все ощетинилось и затвердело, словно на поверхности выступили колючие нервные окончания.