Соната моря

Ларионова Ольга Николаевна

Но что здесь, на Тамерлане, считается совершенством?..

–  Стреляю. Сносно.

Он вдруг развеселился, хлопнул себя по кожаным штанам:

–  Знаете что, познакомлю-ка я вас прежде всего с нашим собственным дедом! У вас примерно одинаковая степень контактности. Мы-то поначалу думали вашего деда с нашим объединить, а то наш что-то совсем в грусть впал. А сейчас думаю, лучше вас ему пары и не надобно!

Варвара в очередной раз сдержалась, позволила себе только сухую реплику:

–  Я бы не сказала, что испытываю желание быть с кем-то объединенной.

–  А что нам тогда с Лероем делать?
– взорвался вдруг шофер, переходя на тот естественный

тон, каким обсуждают наболевшую проблему с хорошо знакомым человеком.
– Связать его по рукам и ногам и сантранспортом на Большую Землю? Да? Или подстеречь его с гипноизлучателем где-нибудь в кустиках? Так он исключительно по пляжу вышагивает, кусты далеко, а со скал излучатель не возьмет. И варианта тут два: если так будет продолжаться, он либо помрет от неизвестной тоски, либо свихнется. Вас это устраивает?

Собственно говоря, в словах его присутствовала железная логика: если уж ты, голубушка, здесь не транзитом, а по распределению, то с первой же минуты твоего пребывания на Тамерлане тебя все должно касаться - от неведомого деда Лероя до последнего сигнального фонаря на грузовом прицепе. Так положено у нас, на дальних планетах.

Свойственный ее характеру жесткий самоконтроль поставил еще одну галочку в невидимой графе «промахи». Хотя - что ей было отвечать? Что-де всегда готова? И на все? Не умеет она так, даже если это здесь и принято. И вероятно, не научится.

Так что будет трудновато.

–  Последняя платформа, - проговорил шофер уже совсем другим тоном, словно несколько минут вовсе и не он кричал на девушку, размахивая кулаками и скаля сияющие обманным золотом зубы. Экспансивен не в меру, определенно - дитя субтропиков. Кто там в группе Сусанина, куда ее распределили? Из мужчин - Параскив и Келликер, как говорили на Большой Земле. Но этот определенно не подходит ни под одну из этих фамилий.

Она утвердительно кивнула, радуясь тому, что хоть на этот раз ей ничего не надо отвечать. В это время кабина пассажирского лифта, незаметно ускользнувшая вверх, задребезжала в коричневой вышине, сверху обрушились сразу три зычных голоса, и определенной смысловой нагрузки эти крики явно не несли, а служили только увертюрой к предстоящей встрече. В кабинку что-то со скрежетом затаскивали, всем не терпелось, и хозяин кожаных штанов, так и не потрудившийся представиться Варваре, тоже издал восторженный вопль, запрокинув голову и щуря свои и без того узенькие глазки. Словно в порыве естественного восторга он поднял над головой свои внушительных размеров лапищи, соединив их в приветственном жесте, и так же непринужденно уронил тяжкую левую ладонь на плечо Варваре.

Вот этого она терпеть не могла. Плечико у нее было крутое и для ее невеликого роста весьма сильное, так что одного движения было достаточно, чтобы прекратить подобное панибратство и притом заработать предубеждение к повторению опыта.

Но шофер и ухом не повел, словно под его ладонью мышь трепыхнулась; наоборот, рука его на Варварином плече стала еще тяжеловеснее: стой, где стоишь. Варвара замерла, но вовсе не потому, что подчинилась. Просто бывают такие моменты, когда перед глазами происходит что-то невероятное, алогичное и нужно все силы бросить на то, чтобы не упустить ни одну деталь, оценить происшедшее и понять, что же нужно делать именно тебе. В такие секунды замираешь, и со стороны может показаться, что это - страх; но это другое, потому что такое приходит раньше страха. И Варвара замерла, потому что правая рука ее собеседника нетерпеливо выдирала из незастегнутой кобуры тяжелый пистолет с граненой насадкой на дуле. «Вы, значит, стреляете, - процедил

он сквозь зубы, и лицо его было совсем не прежним, смеющимся, - стреляете сносно…»

Если бы не эта неожиданная смесь отчаянья и усталости, она попросту подумала бы, что он хочет пальнуть вверх от избытка чувств. Может, у них так принято. Но она по-настоящему перепугалась, когда в какой-то миг ей показалось, что этот ненормальный сунет пистолет ей и заставит стрелять в кого-то…

Ничего подобного. Он вскинул руку, и она, невольно следуя за его движением, глянула влево, вдоль корпуса исполинского корабля, и на фоне золотисто-коричневого закатного облака увидала силуэт великолепного оленя, который небезуспешно разносил довольно шаткую ограду космодрома. Белоснежные рога подымались над изящной головой так легко, что казалось - над черной развевающейся гривой бьет живой фонтан. Гривистый олень, значит. Чудо-то какое! В каталогах Сусанина, успевших дойти до Большой Земли, его не значилось, да и много ли могло поместиться в двух компактных катушках феррографа! Да еще к тому же сколько места отнимал постоянный рефрен: специалистов, специалистов, и именно по дальним планетам!

Впрочем, этого требовали со всех осваиваемых планет…

Выстрел хлопнул совсем негромко, и тотчас же впереди, там, где сильные ноги оленя крушили бревенчатый заборчик, полыхнул столб веселого, брызжущего искрами огня. Огромная бенгальская свеча вымахала чуть ли не в ползвездолета, и в ответ из кабинки опускающегося лифта тоже принялись радостно и беспорядочно палить, отчего в небе послушно расцвели многоцветные укропные зонтички. Вольно или невольно они были направлены в одну и ту же сторону, если только Варвара не ошибалась, то на здешний юг, и вскоре оказалось, что все правильно, потому что там, за кромочкой бурых гор, тоже затеплилось ответное радужное сияние. Значит, увидели и тоже палили от избытка чувств. Конечно, этому зареву могло быть и другое объяснение, но оно как-то не приходило в голову.

Все правильно, говорила она себе, здесь такие порядки, такие законы. Надо оглядеться, прикинуть все на собственных ладонях (она даже приподняла свои широкие суховатые ладошки, словно взвешивая на них невидимое добро и зло). И стрельба под ноги этому сказочному оленю, несколько веков назад приснившемуся великому причуднику Карло Гоцци, тоже в порядке вещей. Ладошки непроизвольно потерлись друг о друга - не то стряхивали что-то постороннее, не то зудели… Нет, не принимало Варварино нутро некоторых здешних традиций. Категорически.

Бенгальский столб медленно опадал, на посадочной площадке становилось совсем темно. Там, где несколько секунд назад пронзительное желтое солнце выметывало лучи прямо из-под брюха исполинского оленя, уже никого не было. Только далекие косые жердочки поломанного забора перечеркивали тусклую лунообразною краюшку светила, затуманенного надгорным облаком. Горы, со всех сторон горы. Под снижающимся кораблем она тоже видела одни скальные массивы. И почему, отправляя ее, Полубояринов как-то задумчиво проговорил: «Это ведь еще та степь…»

Кабинка лифта со скрежетом плюхнулась на амортизатор, и только тогда Варвара почувствовала, что на ее плече больше нет властной чужой руки.

–  Осьмуха, забор чинить!
– рявкнул шофер кибу-осьминогу и ринулся навстречу прибывшим.

В темноте возле лифта что-то восторженно кипело, фыркало, хлопало. Одним словом, бурлила радость. Выражалось это в том, что трое мужчин обнимали четвертого. Неужели каждые два месяца, когда прибывает звездолет, возникают такие необузданные эмоции? Ведь ничего особенного, почта прибыла, и только.