Соната незабудки
Шрифт:
— Я от рождения была не такой, как все. Ни у кого из детей не было друзей-духов, как у меня. Конечно же, они были у всех. У нас у всех есть ангелы, но они их не видели. Люди боятся верить в то, чего не видят. И это глупо. Мы же окружены многими вещами, которых не видим, но существование их доказано наукой. Например, радиоволны. Вы когда-нибудь задумывались, из чего возник мир? Почему вы — это вы? Если бы вы были не вы, кто бы вы были? Кем бы вы были? И были ли бы вы
Когда дядя снова нахмурился, она торопливо продолжила с широко открытыми от волнения глазами:
— Большинство людей слишком заняты мелочами, чтобы интересоваться окружающим миром. Они принимают дождь и солнце как данность, не задаваясь вопросом, почему все это существует. Наука подарила нам все эти умные машины, чтобы дать нам больше времени, например посудомоечную или стиральную машины, но времени у нас стало меньше. Почему? Вы часто выкраиваете минутку, чтобы полежать на лужайке, посмотреть в пространство и задать пару вопросов вечности? Вы когда-нибудь это делали?
— У тебя в голове действительно бездна вопросов, — хмыкнул Луис.
— Но у меня нет времени, чтобы ответить на них, — огорчилась девушка.
— Хорошо, — снисходительно сказал он. — Давай начнем с первого.
— Вы когда-нибудь задумывались, откуда взялся мир?
— Это очень сложный вопрос. Будь хорошей девочкой, открой бутылку вина. Оно смажет шурупчики в моем мозгу, даст им возможность шевелиться, ведь они не вращались многие годы.
Луис и Грейс лежали на спине, глядя на движение листьев, дрожащих над ними. Ветер дотрагивался до их кончиков, заставляя танцевать. Они размышляли о цели своего существования с рвением древних философов и студентов, впервые отправившихся в долгое путешествие по жизни. Вино развязало им язык, и они хохотали до тех пор, пока от смеха не разболелся живот. Когда стемнело, Луис взглянул на часы и понял, что пришло время ужина.
— Нужно было покупать две корзины — одну для ленча, а другую — для ужина. Тогда можно было бы поставить палатку и говорить всю ночь, — сказала Грейс, собирая вещи.
Луис загрузил все в багажник и уже собирался сесть в машину, когда она вручила ему маленький букет желтых лютиков.
— Эти цветы приносят счастье, — сказала она с улыбкой. — Поставьте их на пианино, чтобы они напоминали вам о том, что нужно играть веселые мелодии.
Луис взял букет и вспомнил свой сон и смех Грейс. Он давно не был так счастлив.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Холодные ветры ворвались в короткие осенние дни, бабье лето растворилось в утренних туманах и морозах, но взаимоотношения Грейс с дядей стали крепче и глубже. Она была увлечена природой и не всегда находила общий язык со своими сверстниками, но в Луисе нашла родственную душу — человека, на которого она могла положиться, человека, который смотрел на мир ее глазами. Они лежали под звездами и задавали вопросы вечности, ходили на концерты и вместе плакали от переполнявших их души чувств, вместе сидели у пианино и играли, сочиняя свои мелодии, и смеялись, когда их руки переплетались, что случалось очень редко. Они улыбались друг другу, играя так слаженно, словно их музыка была нашептана ангелами. Грейс подшучивала над дядей, но он не возражал, потому что обожал ее общество. Гримаса печали исчезла, а ей на смену пришли радость и непредсказуемость, которые когда-то покорили сердце робкой девушки, а теперь вернулись благодаря обаянию ее дочери.
Однажды Грейс услышала мелодию, которой она прежде не слышала. Она лежала на диване перед камином и готовилась к сочинению, а Луис играл. Было
— Это самая волшебная музыка, которую я когда-либо слышала, дядя Луис. Для кого вы ее сочинили?
Луис колебался, тщательно обдумывая свой ответ. Он вспомнил ее слова о том, что, если человеком движет любовь, всегда лучше говорить правду. Но он любил Грейс слишком сильно, чтобы сказать правду. Если Одри не сказала дочери, кто ее настоящий отец, значит, он не имеет на это права.
— В ночь, когда умерла Айла, шел такой же дождь, — грустно сказал он.
Грейс показалось, что она все поняла.
— В ночь, когда она умерла, — мягко повторила она.
— В ночь, когда она умерла, — повторил он. — В ночь, когда я покинул Аргентину абсолютно потерянным человеком.
— О, Луис, — прошептала она, ощущая всю силу его грусти. — Мне очень жаль.
Девушка села рядом с дядей и обвила его шею руками. Она вдруг осознала, что уже не отличается от других людей. Луис научил ее сочувствовать. У Грейс больше не было ощущения, что она смотрит на мир сквозь оконное стекло. Она больше не ощущала себя отстраненной. Она чувствовала его боль так, словно сама ее пережила.
— Почему мне так грустно? — спросила она.
Луис обнял ее и прижал к себе. Нежность переполняла его.
— Потому что красота всегда заставляет нас грустить, — ответил он с острым ощущением, что все это уже происходило с ним когда-то.
— Почему?
— Потому что мы не можем вечно удержать ее.
— Я никогда раньше не чувствовала ничего подобного. Твоя музыка очаровала меня, дядя Луис.
— В этой мелодии есть нечто большее, чем земные силы, Грейс. В ней есть волшебство, я уверяю тебя.
— И я верю тебе. Ты научишь меня играть ее?
Луис отодвинулся и серьезно посмотрел на девушку.
— Если ты пообещаешь, что никогда не будешь играть ее дома.
— Почему?
— Это будет наш секрет, Грейс. Просто пообещай мне.
— Обещаю, — сказала она. — Наш с тобой секрет.
Когда Грейс вернулась домой на рождественские праздники, она интуитивно почувствовала, что не стоит рассказывать родным о своей дружбе с дядей. Она рассказала родителям о занятиях и преподавателях, рассказала о концертах и театре, которые посещала, о выходных, которые проводила за городом. Но не упоминала о друге, с которым делила удовольствие от всех этих развлечений. Она сказала только тете Сисли, потому что ей просто нужно было поделиться с кем-нибудь своими мыслями.