Соната незабудки
Шрифт:
— Господи помилуй, мне же почти шестьдесят!
— А вы по-прежнему молоды и привлекательны. Любовь не исчезает только потому, что вам шестьдесят. Папе почти пятьдесят, но их с мамой любовь не иссякла. Мне кажется, когда люди становятся старше, любовь только крепнет.
— Ты такая добрая, моя девочка, — сказала она, качая головой. — Давай-ка, садись за стол. Если Байрон-одиночка не спустится к обеду вовремя, пусть его еда остынет. — Она посмотрела на Леонору и от души улыбнулась. — Я все равно нравлюсь себе, когда я с ним, значит, битва наполовину выиграна.
Они
За все эти годы он не позволил ей взглянуть ни на одну из своих работ.
«Мое творчество неуловимо», — говорил он, закрывая за собой дверь. Она предполагала, что он стеснялся ее, но потом стала часто спрашивать себя, а рисовал ли он что-нибудь вообще. Марсель часто бывал мрачным и неприступным. Но ведь Флориен справился с плохим настроением! Марсель же по-прежнему пребывал в дурном расположении духа, и она ничего не могла с этим поделать.
Обед был закончен, Леонора отправилась спать. Но сон не шел к ней, потому что ее сознание было похоже на мельницу, перемалывающую в пыль все надежды. Если Флориен уедет, что же будет с ней?
Утром она спустилась к завтраку и увидела взбудораженных собак, гоняющихся друг за другом вокруг кухонного стола. Она нахмурилась, пробралась к банке с печеньем, бросила им по штучке, чтобы успокоились.
Когда тетя появилась в дверях с опухшими от слез глазами, Леонора поняла: случилось что-то серьезное.
— Он бросил меня, — рыдала Сисли, упав в кресло возле печки. — Поэтому его не было на обеде! Он не оставил на чердаке ничего, кроме картины. Я еще не смотрела на нее. У меня не хватает смелости.
— Вы уверены, что он ушел? — спросила Леонора, подсаживаясь к ней и беря ее за руку.
Сисли невесело улыбнулась.
— Милая моя девочка, он собрал вещи и ушел, в этом нет сомнения. Он не просто уехал на каникулы, уверяю тебя.
— Но разве он не намекнул вам о своих намерениях?
Сисли покачала головой.
— Мы мало разговаривали последнее время. Он был таким мрачным… Я думала, если не буду обращать на это внимание, все пройдет. Прошло. Все прошло, — грустно хмыкнула она. — Какой же я была дурой, если верила, что он любил меня! Он совершенно не любил меня. Он любил мою кухню и мою стиральную машину. Я была слепа…
— Не корите себя, тетя Сисли. Вы были выше всего этого. А он — просто крыса.
— Как жалко, что я не поняла этого раньше! Но он заставил меня снова почувствовать себя молодой и привлекательной. После смерти Хью я ощущала себя старухой. Изношенной, потертой калошей. Марсель был как принц из «Спящей красавицы»: один поцелуй — и я снова оживала. — Она глубоко вдохнула и посмотрела на свою племянницу усталым взглядом женщины, много повидавшей на своем веку. — Что мне остается? Мои дорогие цыгане тоже покидают меня.
Леонора сделала тетушке чашечку кофе, пока та плакала в носовой платок. Она вдруг постарела, словно Марсель унес с собой ее молодость. Интересно, куда
— Разве он не оставил записки?
— Ничего.
— Может быть, он оставил послание на той картине, — предположила Леонора, придвигая свой стул поближе к тетушке и присаживаясь.
— Ты думаешь?
— Ну да, а иначе зачем бы он оставлял ее? Все остальные он забрал, не так ли?
— Какие остальные? Я сомневаюсь, что он много нарисовал за эти годы. Он меня использовал. Что он делал там, наверху, никто не знает.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Вчера за ленчем. Он не произнес ни слова. Ни слова.
— Но он всегда был хмурым. Он никогда не поддерживал разговор, воспроизводя лишь монологи.
Сисли рассмеялась.
— Знаешь, ты очень проницательна, Леонора. Может быть, Алисия и забрала себе красоту, но ты получила мудрость.
— Спасибо, — ответила Леонора, желая, чтобы Господь был более справедливым, когда распределял красоту. Возможно, если бы она была симпатичнее, Флориен влюбился бы в нее, а не в сестру.
— Знаешь, что?
— Что?
— Ты становишься красивее с каждым днем, потому что твоя душа отражается в чертах лица. Алисия закончит тем, что станет такой же пресной, как и ее сердце. Вот увидишь! Красота остается, когда уходит молодость, только если человек умеет хранить свет в душе. Теперь я могу сказать тебе это, потому что сама пьяна от горя. Я никогда не любила твою сестру. Она — ужасное создание, и всегда была такой.
— Она не такая плохая, как кажется. Она просто слишком тщеславна. Но я все равно люблю ее, — попробовала возразить Леонора.
— Я знаю. Но если посмотреть правде в глаза…
— Алисия моя сестра. Мы вместе уехали из дома детьми, и она — единственное, что осталось мне от семьи.
— Бедняжка!
— Вовсе нет. Она красивая и одаренная.
— Думаешь, ей это поможет? Алисия — злая и самоуверенная. Она была жестока к тебе, а ты всегда смирялась с этим. Она бы продала родную мать, если бы было нужно. И тебя вместе с ней.
Но Леонора улыбнулась в ответ, как человек, который полностью уверен в своей правоте. «Она и тебя околдовала», — подумала Сисли.
Она побежала наверх на чердак, оставив Леонору у камина ласкать почти слепого Барли. С сердцем, исполненным ожидания и надежды, она спешила в студию Марселя, заранее боясь того, что может там увидеть. Она повернула дверную ручку и вошла. В комнате витал его запах — сладкий аромат Франции, смешанный с запахом краски и бумаги, пыли и спертого воздуха. Марсель редко открывал окно. Секунду постояв на пороге, Сисли представила его за мольбертом в лучах восходящего солнца. Потом ее глаза остановились на большой картине, висевшей на стене. Она была нарисована на холсте. Сисли прикусила кожу на указательном пальце, не осмеливаясь дышать. Если Леонора была права и Марсель оставил картину, чтобы передать ей послание… Боже, сделай так, чтобы ее самые страшные опасения не подтвердились…