Соната разбитых сердец
Шрифт:
— Об этом и речи быть не может, — покачал головой инквизитор. — Вы австрийка, следовательно, иностранка, и никто вам не поверит. А Казанова венецианец, да к тому же многие им восхищаются. Единственная возможность, которая у нас есть, это найти секунданта Дзагури и заставить его признаться. Если он даст показания, то мы сможем обвинить Казанову в убийстве и добиться смертного приговора.
— Тогда подождем, — ответила графиня.
— Чего именно?
— Подождем, пока этот негодяй не решит, что вышел сухим из воды.
— Дао ком вы говорите?
— О секунданте Дзагури!
— О Гастоне Скьявоне?
— Именно. Рано или поздно он же вернется в родной город. Пусть обстановка успокоится, нам ни к чему спешить. Пройдет несколько месяцев, он решит, что может ехать домой, раз вы уже посадили Казанову в тюрьму по обвинению в ереси. Сделайте так, чтобы всем было известно, что его отправили в Пьомби именно за это преступление, а не за какое-нибудь другое. Пусть Скьявон уверится в собственной безопасности. Тем временем Казанова будет гнить в своей камере, а я — присматривать за домом и лавкой нашего купца, чтобы мы могли схватить его, как только он объявится. И никуда он не денется.
Гардзони не знал, что сказать, слова Маргарет поразили его и в то же время обрадовали: графиня явно хотела показать, насколько важна для нее и для Марии Терезии Австрийской это многоходовая комбинация.
— Договорились, — подтвердил государственный инквизитор. — Именно так и поступим.
— Конечно!
— А что насчет Венеции?
— Вы получили поддержку Совета десяти?
— Могу сказать, что Марко Дандоло умерил враждебность по отношению ко мне, после того как узнал, что мы нашли у Казановы. Впрочем, у него не было выбора. При таких неопровержимых доказательствах… Только Мочениго всегда будет против меня, что бы я ни сделал, но остальные члены Совета на нашей стороне. Все они ненавидят распутника Казанову и считают меня образцом нового морального курса, который я намерен учредить в этом несчастном городе.
— Нам нечем шантажировать Мочениго?
— Боюсь, что нечем. К этому негодяю не подобраться.
— Что-нибудь всегда можно найти. В любом случае для большей надежности я позабочусь о том, чтобы сыновья Трона и Фоскарини получили почетные должности при имперском дворе, это усилит их преданность вам. А что дож?
— Его болезнь усиливается. Но он и здоровый не имел особенной власти. Франческо Лоредана выбрали исключительно для того, чтобы он выполнял представительские функции. Так что не о доже нам стоит беспокоиться в данный момент. Точнее, о нем тоже, конечно, но в первую очередь нужно усилить наше положение и подготовить все для того, чтобы, когда меня изберут дожем, я мог бы придать этой роли гораздо больший политический вес, в том числе на международном уровне, а это, в свою очередь, позволит заключить союз, к которому мы стремимся.
— Вы всегда будете подчиняться императрице, помните об этом.
— Я буду счастлив это делать, поверьте.
Маргарет не поверила ни единому слову Гардзони, но сочла, что он достаточно амбициозен и алчен, чтобы однажды стать сильным и в то же время легко подкупаемым дожем. Достаточно уметь нажимать на нужные клавиши.
— Австрия скоро вступит в войну, — продолжил инквизитор. — Или я ошибаюсь?
Графиня внимательно посмотрела на него. Насколько откровенной с ним можно быть?
Но Гардзони не ждал ответа.
— Я отлично понимаю, что рано или поздно Мария Терезия выступит против Фридриха Второго, это только вопрос времени. Все придворные называют его не иначе как «потсдамским бандитом». Вы же не можете этого отрицать, правда? Не говоря уже о том, что Кауниц ждет не дождется вернуть Силезию Габсбургам, после того как Австрия утратила ее по условиям Ахенского мира. И я могу его понять. Так что подтвердите вы это или нет, но я ожидаю скорое начало вооруженного столкновения. Если таковое произойдет, Венеция сохранит нейтралитет, говорю вам сразу. Однако сделает все так, чтобы обстоятельства пошли на пользу императрице. В этой связи я могу отметить, что, если бы поставки оружия и экипировки для австрийской армии были бы доверены людям, являющимся моими политическими союзниками, это помогло бы упростить привлечение голосов на выборах дожа. Безусловно… когда Франческо Лоредан отойдет в мир иной.
Глаза графини фон Штайнберг сверкнули: жажда власти этого человека совсем не знает границ?
Но пора было завершать беседу.
— Если на этом все…
— Мы сообщили друг другу все самое важное, — кивнул Гардзони.
Он подошел к двери, вставил ключ в замок и дважды его повернул. Маргарет собиралась покинуть ризницу, когда государственный инквизитор задержал ее последней репликой:
— Если в будущем я вам снова понадоблюсь, знайте, что я буду счастлив увидеть вас еще раз.
Графиня остановилась в дверях. Она улыбнулась, но глаза оставались жесткими и холодными.
— Не сомневаюсь, но в ваших интересах, чтобы этого никогда не случилось. Все, кто оказывается рядом со мной, умирают, ваше сиятельство. Не забывайте об этом.
Часть III
Месть
(октябрь — ноябрь 1756 г.)
Глава 42
Келья
Как же она мечтала о его поцелуях! Все ее мысли были только о Джакомо. Сколько времени прошло? Неизвестно. Похороненная заживо в сырой, темной, насквозь промерзшей келье без единого окошка, Франческа давно потеряла счет дням и постепенно забывала о том, какой она была раньше.
Поначалу девушка никак не могла смириться с тем, что ее отправят в монастырь. Когда отец передал ее под надзор настоятельниц Санта-Мария-дельи-Анджели, она думала, что сойдет с ума. Но потом Франческа поняла, что единственный способ выжить — это отказаться от самой себя. Ведь когда она пошла на поводу у своих желаний — мечты о свободе и страсти, — жизнь лишила ее и того, и другого.
Франческа попросила запереть ее в келье одну, до тех пор пока однажды не вернется ее любимый: в отличие от всех вокруг, она верила в Джакомо.
Видимо, из-за полного одиночества в последнее время она стала слышать странные голоса у себя в голове и постоянно вспоминала тот ужасный миг, когда человек с пепельными волосами и гнилыми зубами растоптал их любовь. Когда-то она мечтала о мести, но теперь и это желание развеялось как дым. Франческа лежала в углу кельи, корчась от боли и голода, рядом с переполненным нужником. Острый запах мочи отравлял воздух.
Кто знает, как давно сестры бросили ее здесь, полностью позабыв о ней, как она и просила. Франческа знала, что оказала им немалую услугу: ежемесячная плата от отца всегда приходила вовремя, а при этом никому не приходилось беспокоиться о ее самочувствии или хотя бы гигиене. Но именно в таком умерщвлении плоти и отказе от самой себя девушка теперь находила странное, нездоровое удовольствие.