Соната разбитых сердец
Шрифт:
— Как он мог дать такое обещание в текущих обстоятельствах?
— Мой дорогой Казанова, не будьте так наивны. Тот факт, что доказательства, необходимые для разоблачения попытки государственного переворота, оказались у нас в руках только сейчас, не помешал заранее предупредить императрицу, что заговор раскрыт. Кроме того, мы никогда в вас не сомневались и были уверены в том, что вы с блеском выполните задание. Дож совершил дальновидный шаг, предупредив императрицу о том, что скоро произойдет. Ну и Мария Терезия, будучи мудрой женщиной, не замедлила воспользоваться предложением мира. У Венеции нет времени на то, чтобы мстить, она не может себе этого позволить. Так что вот, я со всей возможной прямотой изложил вам причины моей просьбы.
— А в чем же она заключается?
— Казанова, буду откровенен, дело довольно запутанное, и только вы можете с ним справиться. Вы обладаете познаниями в медицине, алхимии и астрологии и в то же время готовы действовать и способны проявить хитрость — словом, прекрасно подходите для данной роли.
— Вы все кружите вокруг да около, ваше сиятельство.
— Вы правы, — Мочениго кивнул, и на золотых пуговицах его синего камзола заиграли солнечные блики. — Кто-то в Моравии убивает жителей деревень на берегах реки Бистршице. Причины этого истребления крестьян неизвестны, но то, каким образом умирают люди, заставляет подумать либо о свирепом диком звере, либо о человеке невероятной жестокости. Даже в своих худших кошмарах Австрия никогда и представить не могла преступника, способного на подобные варварства.
Казанова пожал плечами.
— Не знаю, что тут сказать.
— А придется вам это узнать, точнее говоря, выяснить, что там происходит.
— Что?
— Вы поняли меня.
— Но… Почему я должен это делать?
— Потому что так вы получите защиту Венеции.
— О какой защите вы говорите?..
— О той, что позволила вам добраться сюда.
— Что это значит? — Джакомо попытался встать, но Мочениго удержал его.
— Ну-ну, не злитесь. Согласен, мы могли бы сделать гораздо больше, но надеюсь, что триста венгерских флоринов убедят вас согласиться, — с этими словами он кинул на колени Казановы увесистый кожаный мешочек.
Но Джакомо не сдавался:
— В прошлый раз вы сказали мне то же самое.
— А вы что мне обещали?
Казанова вздохнул.
Кажется, он недооценил обязательства, которые взял на себя. Но, в конце концов, нет худа без добра. Говорят, женщины в Моравии одни из самых таинственных и привлекательных в мире.
— Хорошо, — ответил Джакомо, внезапно улыбнувшись. — В конце концов, главное — это то, что я все еще жив, правда?
— Вот, таким вы мне нравитесь! Разберитесь с этим делом, а потом отправитесь в Париж… Вы рады?
— В Париж! — Казанова с удовольствием повторил название столицы Франции: один звук этого слова дарил ему почти что физическое наслаждение. — Итак, что мне нужно будет сделать?
— Вы должны будете добраться до городка Бистр-шице, что расположен на севере Моравии. Он назван в честь реки, которая пересекает большую часть региона. Там вы встретитесь с личным врачом императрицы Марии Терезии Герардом ван Свитеном. Он представит вам человека, который вместе с вами займется расследованием таинственных убийств среди местного населения.
— И как мы уже поняли, у меня нет возможности отказаться.
Мочениго улыбнулся:
— Именно так.
— Ну хорошо. Когда я должен отправиться в путь?
— Завтра утром.
— Так я и думал.
— Будете писать мне еженедельные отчеты, до тех пор пока расследование не будет завершено.
— Хорошо.
— Вы будете действовать от имени Светлейшей республики. Как я уже сказал, это задание — расследование, которое необходимо провести совместно с австрийским агентом в условиях полной секретности, — станет своеобразным голубем мира в отношениях Вены и Венеции. Тем временем я позабочусь, чтобы Гардзони и его прихвостни оказались на дне канала, связанные по рукам и ногам.
— И чтобы они никогда больше не всплыли, — добавил Джакомо. — Теперь простите, ваше превосходительство, но мне нужен глоток свежего воздуха. Учитывая обстоятельства, это можно понять, правда?
— Конечно. А я тогда воспользуюсь возможностью пообедать не спеша.
— Мудрое решение. Если позволите, я бы посоветовал вам…
— Что?
— Перкельт.
Мочениго выпучил глаза.
— Рагу из говядины с зирой и луком. Поверьте, это невероятно вкусно.
— Последую вашему совету.
Джакомо поднялся и направился к выходу. За дверью его встретил ледяной ветер, но Казанову это ничуть не опечалило. Он любил Венгрию. Было свое бесконечное очарование в покрытых снегом равнинах и голых деревьях, устремивших ветви к жемчужному небу. Джакомо погрузился в тишину: она наполнила его сердце и призывала молча любоваться суровым пейзажем, думая о Франческе и о том, что однажды он вернется в Венецию и сможет вновь обнять ее. Казанова не сомневался, что именно так и будет.
Стоял морозный день, типичный для поздней осени. По разбитой деревенской дороге медленно тащилась телега, груженная соломой. На козлах сидел крестьянин с пышными усами и в меховой шапке. Он то и дело подгонял лошадь, встряхивая вожжи и раздраженно прикрикивая. С каждым словом изо рта крестьянина вылетали облачка пара. По небу, будто чернильное пятно, растеклась стая воронов.
Джакомо словно увидел Франческу в чудесном сиянии этого дня: в снежинках, которые медленно падали на землю, танцуя под музыку ветра; в ледяных арабесках, намерзших на стволах деревьев; во вздохах деревенских жителей, занимающихся своими повседневными делами; в стуке топора, рубившего дрова; в волчьем вое — мощном, полном исконной природной силы, который раздавался из леса, начинавшегося за долиной.
Он печально вздохнул. Как же хочется увидеть ее! Но придется ждать. Казанова понимал, что впереди долгое изгнание, пусть замаскированное под путешествие, приключения, иллюзию свободы, и все же, как его ни назови, это лишь ссылка — длительная и неотвратимая.
Джакомо пообещал себе, что в следующий раз потребует у Мочениго привезти ему какой-нибудь залог любви от Франчески. Если, конечно, тот сможет ее найти, но в этом Казанова не сомневался. Пока же он мог только представлять ее лицо. Джакомо вспомнил длинные волосы возлюбленной, похожие на текучее пламя, зеленые глаза — чистые и сверкающие, словно водная гладь; нежную кожу, такую же белую, как только что выпавший снег. Он вспомнил об их ночи страсти, об огне, в котором они сгорали вместе, о тех мгновениях, когда осторожное ожидание в ее глазах сменялось радостным изумлением; о поцелуях, украденных в темноте ложи театра.