Сонгайская держава: Опыт исследования социально-политического строя
Шрифт:
При встрече с Дюгамелем я видал себя как бы на родине. Впервые с моего отъезда из Европы я отдохнул сердцем в его дружеской беседе. С этой поры всем приятным во время моего пребывания в Египте обязан я ему; его обширные познания и сообщенные мне им замечания дали мне случай включить в мою книгу много сведений положительных о нынешнем состоянии Египта. Я был здесь совсем нечаянно обрадован встречею с моими соотечественниками А. И. С-м и графом Медемом, секретарем посольства в Константинополе, который только что возвратился из Палестины и сообщил мне свежие известия об этой благословенной земле. Он имел случай оказать большую пользу по делам нашей церкви в Вифлееме. Первое мое знакомство в Каире было с домом испанского вице-консула г. Петраки, который впоследствии был для меня самым приятным. Вскоре г. Дюгамель познакомил меня с ученым и любезным доктором Клотом, французом, служащим при Мегмете-Али и известным в Европе своими филантропическими медицинскими заведениями в Египте, и наконец с первым министром Мегмета-Али армянином Богос-беем.
Дней через пять по приезде моем г. Дюгамель представил меня Мегмету-Али, [который] почти обыкновенно дает свои аудиенции чужестранцам по вечерам. Мы отправились верхом; впереди нас бежали два араба, неся зажженные мешалы. Эти восточные факелы состоят из прикрепленной к шесту железной
Тотчас от железных двойных ворот начинается крутой подъем, стесненный высокими стенами скал; в этом дефиле, ведущем к дворцу Мегмета-Али, были приперты и истреблены при его глазах те пятьсот мамелюков, которых погибель утвердила его владычество над Египтом. С таковою приуготовительною сценою в мыслях я въехал на обширный двор; там при свете нескольких мешал стояло небольшое число кавасов и офицеров, а поодаль от них лежали несколько оседланных дромадеров, всегда готовых для рассылки курьеров. По обширному крыльцу, слабо освещенному, мы вступили в аванзал, где находились два пли три каваса, и уже прямо оттуда вошли, встреченные Богос-беем, в диванную, или приемную, комнату верховного паши. Посреди обнаженной комнаты стоял на полу огромный подсвечник, подобный нашим церковным паникадилам; в нем горели такие же огромные свечи, как наши местные, а в глубине комнаты довольно высокий диван занимал всю стену; никаких других мебелей тут не было. Завидя нас в дверях, Мегмет-Али, сидевший поджав ноги в углу дивана, имея перед собою своего драгомана, тотчас встал, подошел к нам, приветствовал дружелюбно по обычаю восточному и пригласил нас сесть возле него, меж тем как его первый министр Богос-бей и драгоман почтительно стояли против него.
Все мое внимание устремилось на маститую голову этого знаменитого человека, и я старался прочесть в чертах его лица бурную историю его жизни. Чело его, осененное белою обширною чалмою, а весь низ лица, покрытый широкою седою бородою, при малой движимости физиономии и телодвижений показывают сначала тихого и скромного старца; но быстрота серых его глаз, блистающих из-под насупленных седых бровей, и принужденная, хотя и тихая, улыбка обнаруживают после пристального рассмотрения глубокую скрытность, стойкость, гениальный ум и, наконец, истребителя мамелюков. Я вглядывался в его физиономию в продолжение церемонного процесса, когда подносили ему и нам шербет и трубки, которые мы приняли с обычными на Востоке приветствиями, обращенными к нему, приложи руку ко лбу и к сердцу, он нам отвечал таким же образом. Первый вопрос его, мне сделанный, был о цели моего путешествия; я отвечал ему, что я хаджи, в Иерусалим. Мне показалось, что это его удивило, ибо он ожидал, что я ему скажу, что я приехал видеть возрождающийся под его рукою Египет, его плантации и фабрики; но он продолжал речь в моем смысле и, видя, что я воспламенялся, говоря о Иерусалиме и о христианах, возразил мне, между прочим: «Вы говорите с такою любовью о Иерусалиме, но отчего же так мало европейцев ездят поклоняться в Иерусалим, меж тем как у мусульман поклонение в Мекку считается обязанностью?». По этому вопросу я узнал в нем банкира, — но, признавая внутренне, что этот попрек в равнодушии Европы к Святой земле не без основания, я отвечал ему смыслом слов Евангельских, что в нашей религии поклонение Иерусалиму не вменено в обязанность, что каждый христианин носит в сердце своем Иерусалим или свою церковь и что таинства, совершаемые в наших церквах, равно святы, как и те, кои совершаются в Иерусалиме; но что бесценное сокровище христиан, которое заключает в стенах своих Иерусалим: Гроб господень и вообще места страданий Искупителя — драгоценнее для Европы всех сокровищ в мире; что мусульмане совершают путь в Мекку по странам единоверным, а что христианину не так легко достигнуть до своих святынь. Не знаю, как точен был перевод моих слов, но Богос-бей пособлял переводчику, и Мегмет-Али, выслушав внимательно, отвечал мне приветствием головы. Вскоре более привлекательный для него разговор занял нас; я изъявил ему желание видеть во всех подробностях Египет, а он предлагал мне все нужные пособия и просил г. Дюгамеля во всем отнестись к нему касательно моего путешествия.
Мы провели более часа в любопытной беседе о его нововведениях, и я остался вполне довольным его необыкновенно ласковым приемом. В заключение паша сказал мне, что он всегда будет рад, когда я ему сделаю удовольствие его посетить. С этою новою ласкою, за которую я, конечно, обязан нашему генеральному консулу, мы распростились с знаменитым мужем. Мегмет-Али не говорит ни на каком другом языке, кроме турецкого; даже не знает языка нового своего отечества, арабского, и оказывает к нему пренебрежение. Он мне сам сказал, что он выучился читать и писать, когда ему было уже гораздо за сорок лет.
С этих высот развертывается один из великолепнейших видов в мире; под ногами вашими весь огромный Каир с своими бесчисленными куполами и минаретами; за ним обильные пальмовые рощи и ярко-зеленые сады разрезаны блестящею, неисследимою полосою Нила; на его берегах старый Каир с протянутыми от него водопроводами, Булак и Гизе, а в конце горизонта, среди мертвой желтой пустыни, синеют громады пирамид, резко обрисованные на лазури вечно ясного неба. Но какая мертвенность на юге и на востоке, когда вы взглянете с прилежащих к мечети стен! Груды нагих и раскаленных скал Мокатама; у их подножия целый город гробовых памятников, а еще далее необозримая пустыня, идущая к Суэйсу. Я снял отсюда первый вид, но только одну береговую часть Нила. Хаотическая масса Каира была мне не по силам.
Неподалеку от дворца Мегмета-Али находится знаменитый колодец, иссеченный в скале на 40 сажен в глубину, при 6 саженях в окружности. Его называют также по имени султана Саладина, Иосифовым. Этот тяжкий труд совершен для снабжения гарнизона водою. Неизвестно положительно, принадлежит ли эта работа времени Саладина или древнейшей эпохе, но мы знаем, что этот знаменитый султан принял все меры для укрепления Каира, при известии о высадке крестоносцев в Сирии. В эту пропасть спускаются по ступеням, высеченным в скале спиралью. Этот спиральный спуск образует во всю глубину вокруг отверстия галерею, освещенную
В цитадели заключается арсенал, литейная, пороховые магазины, небольшая типография и, сверх того, зверинец, где всегда есть несколько львов и тигров, а иногда и гирафы. Тут же тюрьма в глубине скалы, в вечном мраке.
Мы уже несколько ознакомили читателей с улицами Каира. Можно сказать, что только одна улица имеет некоторую обширность и правильность, та, которая идет от площадки мечети султана Гассана на площадь Румелие, перед цитаделью; все прочие так тесны, что дома, украшенные бесчисленными решетчатыми балконами в виде клеток, касаются друг друга верхними этажами, так, что с одного балкона на другой можно почти коснуться руками. Улицы не мощены, но в этом нет надобности потому, что дожди чрезвычайно редки и притом мостовая была бы неудобна для верблюдов. Должно заметить, что все улицы в таком тесном и обширном городе содержатся очень опрятно и всегда тщательно выметаются. В самое жаркое время года прогулка по улицам приятна; они почти всегда в тени, особенно базарные улицы, над которыми везде раскинуты полотняные и крашеные навесы с одного дома на другой, и пестрота этих навесов нравится взору. В базарах Каира лавки устроены по обеим сторонам улицы, на возвышенных парапетах, и похожи на раскрытые шкафы, в которых лежат на полках товары, а в дверях сидят с трубкою во рту, поджавши ноги, молчаливые купцы. По вечерам базары живописно освещены висящими фонарями из масляной бумаги, иногда разноцветной. По нужно судить о богатстве хозяина по выложенным товарам, которые вообще очень посредственны, все, что есть лучшего, хранится у него под замком, и он выказывает их только по требованию для того, что бы не обольщать алчности городской полиции.
Город разделен на бесчисленное множество небольших кварталов, из которых каждый запирается на ночь воротами и имеет своего придверника; иные ворота двойные. Стаи собак, весьма незлобных, но неприятных, бродят по улицам, они не имеют другого жилища и питаются благотворными подаяниями; они знают свой квартал и не могут перейти в другой, не подвергаясь опасности быть растерзанными своими ближними. Улицы Каира должны быть названы закоулками, из которых многие не имеют выхода. Во все время моего пребывания я не мог пройти двух улиц, не сбившись с дороги, — и тогда при моих познаниях в арабском языке я только находил одно средство: нанять саиса и проговорить дом русского консула.
Дома обыкновенные построены в два или три этажа: первый этаж из камня желтого цвета, а второй — из кирпичей, а иногда из стоящих бревен оштукатуренных. На улицу обращены только несколько решетчатых окон первого этажа, который всегда заключает в себе двор и конюшни, а в прочих этажах нет окон, кроме балконных. В этих клетчатых балконах изредка видны полураскрытые клапаны, из которых робко выглядывают женщины, заслыша кого-нибудь, едущего верхом.
Главное наружное украшение домов, кроме балконов, более или менее отличающихся изящною резьбою, заключается в главных воротах. Эти ворота увенчаны или огивами с глубоким узорчатым нишем, которые перешли в готическую архитектуру, или навесными фронтонами; иногда на дверях, обыкновенно зеленого цвета, или на фронтонах фигурно нарисованы на красном поле изречения из Корана или просто возгласы, как, например: «Бог велик» или: «Он есть создатель всего; Он есть вечный». Двери замкнуты деревянными замками очень искусного изобретения, и у всякого значительного дома есть придверник. О роскоши владельца нельзя судить по наружности дома: она вся скрыта внутри, это сообразно с жизнью восточных народов, которая вся сосредоточена в их семейном кругу и гареме. Мы будем иметь случай описать роскошный дом каирского вельможи, но теперь скажем о домашнем устройстве зажиточного эфендия. Европейские консулы занимают лучшие из таких домов. Вход во двор бывает редко прямой, а всегда с поворотом, так чтобы с улицы нельзя было видеть внутренности двора. Этот двор, посреди которого находится колодец или водоем, всегда обширен, и туда обращены все окна, хотя также решетчатые. Стекла в окнах вообще не употребляются по благотворности воздуха и введены только недавно, и то в некоторых комнатах или по желанию европейских жильцов. Взойдя на двор, видишь разные крыльца, ведущие в мужские комнаты, в гарем или в диван, то есть внутреннюю приемную комнату, где решаются дела и торги и которая всегда устроена в нижнем этаже. Расположение комнат не имеет никакого сходства с нашими. Вы не найдете анфилад; величина комнат различна; часто, чтобы перейти из одной в другую, надобно подняться или спуститься по нескольким ступеням. Пол мощеный каменный. Главная комната имеет по сторонам глубокие ниши, поднятые на одну ступень от пола, занятые низкими диванами и устланные коврами. В этих нишах есть часто в углублении другой ниш, занятый меньшим диваном. Эти будуары занимает попеременно хозяин, окруженный своим гаремом, где все сидят поджавши ноги, оставя туфли при вступлении туда. Стены иногда расписаны цветами и арабесками по штукатурке или по дереву; красный цвет предпочитается другим; потолок из сплошного дерева с резными узорчатыми изображениями. Часто на верхней части стены видны большие решетчатые окна для смотрения из внутренних комнат; зодчий всегда располагает их так, чтобы блюстительное око хозяина могло отовсюду видеть или слышать, что у него в доме делается. В альковах, о которых я говорил, сделаны в стене, над диванами, ряды шкапчиков с решетчатыми дверцами: туда ставятся духи, лакомства, напитки и наряды жительниц этих домов. Верхний этаж всегда имеет открытую террасу, но открытую только для неба, а не для земли. Туда выходит род слухового окна, через которое сквозь наклонный деревянный канал беспрестанно проходит воздух; будучи проведен во внутренние комнаты, он навевает повсюду прохладу. Сверх того, двор, который всегда не мощен, поливается водою и содержит вечную свежесть. Эти дома сходны с описанием дома, которое мы находим в пророке Иеремии: «Созижду себе дом простране и горницы широки со отверстыми окнами и своды кедровыми и расписаны червлением»… Во всяком доме устроена потаенная дверь, через которую можно хозяину укрыться от подозрительного правительства или в случае какого-либо нападения.