Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
— Я подумаю, — кивнул Икрамов. — И доложу наверх. Но к Одессе готовьтесь.
— На контроле сыскного управления состоит Табба Бессмертная, она же Блювштейн. Не может ли так случиться, что воровка и ее муж будут стремиться встретиться с дочкой здесь, в Петербурге?
— Нами рассматривается и такая версия. Хотя она маловероятна по причине не самых лучших отношений между матерью и дочкой.
— Нужно обратиться к Мирону Яковлевичу, у него наверняка в Одессе есть интересная
Кудеяров-младший дождался сумерек и подъехал в пролетке к дому на Крюковом канале, когда стало быстро темнеть.
— Не жди, — распорядился извозчику, сунул деньги и с оглядкой заспешил к парадной.
На лестнице было темно и сыро.
Константин, всматриваясь в номера квартир, достиг третьего этажа, увидев цифру семнадцать, нажал кнопку звонка.
Дверь никто не открывал.
Визитер позвонил еще раз, после чего несильно толкнул дверь — она неожиданно подалась.
Граф перешагнул через порог, увидел, что в дальней комнате горит свет. Прошел вглубь квартиры — в гостиной никого не было. Он заглянул в спальню и увидел лежащую на кровати Таббу.
Она была пьяна.
Константин потрогал ее, бывшая прима не просыпалась. Он беспомощно постоял на месте, вернулся было в гостиную, увидел пустые винные бутылки на столе, еду, вновь вернулся в спальню.
Теперь он стал будить спящую настойчивыми толчками.
— Госпожа Бессмертная, проснитесь… Госпожа Бессмертная!
Табба недовольно что-то промычала, оттолкнула руку графа, перевернулась лицом вниз и снова засопела.
Кудеяров попытался стащить Бессмертную с постели, она неожиданно сильно оттолкнула его, выругалась:
— Пошла вон! — и уснула.
Граф присел на постель в полном недоумении, как поступать ему дальше. Неожиданно он услышал скрип двери, затем чьи-то шаги. Привстал с постели, насторожился.
В спальню заглянула Катенька. Увидев незнакомого господина, она от неожиданности вскрикнула:
— Кто здесь?
— Граф Константин Кудеяров, — промолвил тот, не до конца понимая, кто перед ним.
— Что вы здесь делаете?
За спиной Катеньки возник извозчик Антон, недовольным голосом спросил:
— Кто это?
— Граф Кудеяров, — объяснила прислуга. — Знакомый госпожи. — И снова обратилась к графу: — Зачем вы пришли?
Тот поднялся, подошел поближе. Кивнул на извозчика.
— Кто сей человек?
— Антон. Он со мной. Помогает.
— Мадемуазель надо срочно увезти отсюда. Но она спит.
— Куда увезти? Зачем?
Граф снова бросил взгляд на Антона.
— При нем можно говорить?
— А чем я вас смущаю? — недовольно поинтересовался тот.
— Тем,
— Можно, — вмешалась Катенька. — Он правда помогает мне. И даже сюда подвез.
— У вас какой экипаж? Пролетка? Карета? Повозка? — обратился граф к извозчику.
— Пролетка. Куда везти?
— У меня есть квартира на Мойке. Туда. Поэтому соберите самые необходимые вещи.
— Я мигом.
Катенька принялась быстро собирать разбросанные по квартире вещи, засовывать их в корзины и чемоданы. Граф и извозчик тем временем подняли с кровати сонную Бессмертную, понесли из квартиры. Она сонно и вяло сопротивлялась, невнятно ругалась, пыталась освободиться.
Таббу потащили по лестнице, с трудом доволокли до пролетки, затолкали на сиденье. Извозчик бросился помогать Катеньке выносить вещи: вдвоем они вытащили две корзины и чемодан, погрузили все на багажную полку, и лошадь рванула с места.
Далеко за полночь возле дома тридцать шесть на Крюковом канале остановилась пролетка, из нее выскользнула тенью хрупкая особа, направилась в парадную.
Это была Ирина.
Поднялась на третий этаж, остановилась возле двери номер семнадцать. Нажала на кнопку, никто не выходил.
Ирина обнаружила, что дверь приоткрыта.
Переступила порог в квартиру, осторожно, держа револьвер наготове, миновала гостиную.
Было пусто.
Вошла в спальню, увидела разворошенную постель, разбросанные вещи, поняла — жившие здесь сбежали.
Дочка Гришина Даша вышла из парадной своего дома, увидела сидящего в совершенно пустом и мрачном дворе на скамейке отца, подошла к нему, опустилась рядом.
Посмотрела на него с печальным упреком, негромко произнесла:
— Вы, папенька, вчера были опять пьяные.
Он повернулся к ней, обнял ее худенькое, почти немощное тельце, пригнул к себе, поцеловал девочку в лоб.
— Прости меня.
— Что-то опять со службой?
Егор Никитич подумал.
— Можно сказать и так. — Снова поцеловал. — Маменька ругалась?
— Плакала. Боится, как бы вы опять с собой чего не сделали.
— Не сделаю, теперь уж определенно не сделаю. Скорее с ними.
— С ними — это с кем?
— Много их, Дашка, — следователь печально усмехнулся. — ТЫ ведь моя самая любимая дочь?
— Да, папенька, я вас очень люблю. И боюсь за вас.
— Вот это напрасно. Бояться нужно дураков, а я ведь у тебя умный?
— Очень.
— И ты у меня умная. Поэтому хочу с тобой посоветоваться.
Даша придвинулась поближе, приготовилась слушать.