Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

Мережко Виктор Иванович

— Спасали меня от какой-нибудь опасности?

— Хуже. От гибели.

— Шутите?

— Ни в коем разе. Говорю крайне серьезно и даже со страхом. Вас хотели убить.

— Кто же?

Кудеяров снова огляделся, нагнулся поближе к бывшей приме.

— Наши подельники. Эсеры… Господин Губский.

— Это даже не смешно.

— Страшно, — зашептал Константин. — Помните девушку?.. Ирина, кажется.

— Помню. Она у них ликвидатор.

— Совершенно верно. Ей было велено ликвидировать вас. А заодно

и меня.

— Вас?.. Вас-то за что? — Табба даже отстранилась. — Что вы им такого сделали?

— То же, что и вы. Как я понял, мы слишком засветились. Полиция может в любой момент взять нас. Поэтому выход один — убрать.

Девушка встряхнула головой.

— Но они ведь планировали акцию, в которой должны были участвовать мы с вами. Против генерал-губернатора города!

— Не так громко, сударыня, — попросил Константин, придвинулся совсем близко. — Об акции разговора уже не было. Видимо, будут готовить кого-то другого. Но нас они опасаются. Я случайно подслушал в коридоре.

— Что будем делать?

— Быть предельно осторожными. Они могут убрать нас в любой момент. Меня охватывает отчаяние, но стараюсь держаться.

Кудеяров неожиданно обратил внимание на немолодого господина, вошедшего в кофейню, прошептал:

— Кажется, филер.

Это был Малыгин, тот самый, который работал на Миронова.

— Вам необходимо незаметно уйти, — прошептал он.

— А вы?

— Мне проще. Я с девицами.

— Пусть они помогут. Пофлиртуют с ним, отвлекут.

— Не получится. Они, к сожалению, хорошего воспитания.

Официант принес Малыгину чай и что-то из сладостей, тот стал есть, изучая зал.

— Уходите. Через день-второй я сделаю вам звонок на квартиру. — Кудеяров поднялся, махнул приятельницам: — Уже иду! — поцеловал Таббе руку и, играя тростью, разболтанной походкой направился к своему столику.

Филер находился на его пути.

Константин неким образом зацепился за ножку его стола, падая, тростью смахнул на Малыгина чай, рухнув вдобавок на него самого.

— Господи, что со мной? — он лежал на филере, который пытался высвободиться из-под него, хохотал и выкрикивал: — Девушки, это из-за вас! Засмотрелся и рухнул на господина!

Табба оставила на столе купюру и быстро покинула кофейню.

Кудеяров помог филеру подняться, любезно отряхнул его костюм.

— Бога ради, простите… Готов компенсировать ваши издержки!

Малыгин довольно грубо отстранился от него, огляделся — бывшей примы в зале не было. Коротко бросил:

— Как-нибудь сочтемся, — и быстро покинул помещение.

Девушки за столом не без смущения хихикали приключению графа.

Поручику Никите Глебовичу Гончарову с некоторых пор было разрешено раз в день прогуливаться по поселку в сопровождении конвоира.

Ныне вовсю светило солнце, народ почти целиком

находился на работах, поэтому на улице почти никого не было, лишь стаями бегали бродячие собаки.

Он шел, заложив руки за спину, смотрел на черные бревенчатые бараки с интересом и едва ли не удовольствием, не обращая внимания на шагавшего сзади молодого новенького солдата.

— Хорошо, — произнес поручик.

— Чего изволите, ваше высокородие? — не понял конвоир.

— Хорошо, говорю. Солнышко!

— От солнышка завсегда хорошо, — согласился солдат. — Не будь его, посдыхали бы все.

— И так посдыхаем. Зовут тебя как?

— Иваном Зацепиным.

— Откуда сам, Иван?

— Из-под Рязани.

— А сюда чего занесло?

— Так ведь вас сторожить, арестантов. Навроде того как служба.

— Не скучно?

— Бывает. Хотя народишко тут развеселый. Почти каждый день драки.

— Сам любишь драться?

— Люблю. Только вот не велено. Говорят, дурной пример подавать не положено, — Иван громко высморкался, вытерся рукавом шинели. — А вас, сказывают, скоро судить будут?

— Обещают. Больше месяца жду.

— Как засудят, так здесь останетесь?

— А где же еще? — усмехнулся Гончаров. — Край земли.

— Тоскливо вам будет здесь. В Петербурге небось жировали. С господами только и встречались.

— Бывало… Начальство, Иван, не обижает здесь?

— А чего обижать? — удивился тот. — Порядок не нарушаем, да и господин подпоручик Илья Михайлович не всегда злобный. А чаще добрый, — солдат снова высморкался. — А вот про вас, ваше высокородие, сказывают, что лютовали вы крепко. А главное — не поймешь. Сегодня вы вроде добрый, а завтра зверь зверем. Хотя кто-то и жалеет вас.

— Неужто?

— А то!.. А в особенности из-за вашей зазнобы — дочки Соньки Золотой Ручки. Вроде из-за нее вы и погорели. Правда, что ли, ваше высокородие?

— Много будешь знать, долго здесь служить придется, — усмехнулся Никита. Но поинтересовался: — А еще чего говорят?

— Будто бежать вы хотите.

— Бежать? Куда?

— На волю. Или в Петербург, или, может, еще дальше… Будто денег здесь поднакопили, теперь ищете, кого бы купить.

— Интересно, — мотнул головой поручик. — А разве отсюда возможно бежать?

— При желании да при деньгах все возможно. Найми самоедов — до самой Москвы докатят.

— Самоеды вон где, а поселок вон где.

— Так приезжают ведь почти каждую неделю. Вяленое мясо да рыбу на самогон меняют.

— Знаком с кем-нибудь из них?

— А мне зачем? — пожал плечами солдат. — Была б нужда, вмиг бы задружился. А так — пьяные они да глупые, как дети.

От своего дома вышел начальник поселка подпоручик Буйнов, двинулся им навстречу.

— Здравия желаю, ваше высокородие! — вытянулся в струнку солдат.