Сонька. Продолжение легенды
Шрифт:
Вот вдали показалась легкая повозка, ходко приближающаяся к особняку Брянского. Сонька напряглась, подалась вперед.
Повозка остановилась возле ворот особняка, из нее легко и изящно выпрыгнула Михелина, бросила скользящий взгляд в сторону матери и ее «атасников» и направилась к позолоченной калитке.
Нажав на изящную кнопку звонка, она стала ждать.
Сонька видела, что дочь нервничает, постукивая каблучком сапожка.
Калитка открылась, и выглянул статный привратник Семен, но его тут же отстранил
Сонька шумно вздохнула и откинулась на спинку сиденья.
Князь, сутулясь и скрывая волнение, шагал по каменной дорожке чуть впереди, показывая дорогу Михелине и глядя на нее сияющими глазами.
— Признаюсь, до последнего момента не верил, что вы сдержите слово.
— Вы так неуверенны в себе, князь? — кокетливо улыбнулась девушка.
— Напротив. Но вы столь юны, столь очаровательны, что мне, почтенному господину, остается только мечтать о подобном счастье.
— Вы это говорите каждой девушке?
— Нет. Далеко не каждой. Я даже не припомню, когда у меня подобное случалось.
— Молва гласит о другом, — погрозила она пальчиком.
— Вы наводили обо мне справки?
— Не я… Маменька. Перед тем как отпустить любимую дочь к почтенному господину, она выслушала мнение близких подруг.
— Вы признались, к кому направляетесь?
— А вы считаете, что молодая девушка могла поступить по-другому?
— Нет, Анна, вы поступили именно так, как и полагается девушке из хорошей семьи.
Они поднялись к входной двери, миновали несколько длинных коридоров и оказались наконец в роскошном зале, занимавшем едва ли не половину этажа особняка.
Князь остановился напротив гостьи, с удовольствием наблюдая за ее реакцией.
— Что скажете?
— Великолепно, — прошептала Михелина, потрясенно оглядывая убранство зала.
— Надеюсь, теперь вы перестанете меня опасаться?
— А я не опасаюсь, — улыбнулась девушка. — Я вас просто не знаю. Мне необходимо успокоиться и привыкнуть.
Сонька по инерции какое-то время не сводила глаз с особняка Брянского, где скрылась ее дочь, оглянулась в сторону повозки «атасников», подала им знак.
К ней быстро подошли Артур и Улюкай.
— Ждите меня здесь, — велела воровка. — Если Михелина выйдет раньше, держите ее след.
— Куда сама, Соня? — спросил Улюкай. — Может, я мотнусь с тобой?
— Не надо. Я ненадолго.
Воры ушли к своей повозке, а женщина тронула извозчика изящной тросточкой.
— Пошел!
— Куда прикажете? — поинтересовался тот.
— К оперетте.
Пролетка резво тронулась и понеслась вдоль Фонтанки.
Сонька сидела, погруженная в свои проблемы. Дневные улицы
Наконец пролетка остановилась, воровка взглянула на помпезное здание оперетты. Извозчик открыл дверцу, собираясь помочь воровке, она собралась выйти — и вдруг от неожиданности замерла.
Из повозки, остановившейся в сотне метров от нее, неторопливо, с достоинством вышел степенный господин и направился в сторону театра оперетты.
Это был пан Тобольский.
Да, это был именно он — Сонька не могла ошибиться. Постаревший, еще больше поседевший, но по-прежнему изящный, с хорошими манерами, высоко державший голову — все тот же пан.
Сонька решительно оттолкнула извозчика, села в экипаж и стала наблюдать за действиями Тобольского.
Он достиг главного входа в театр, быстро оглянулся, толкнул тяжелую дверь и скрылся за нею.
В просторном фойе театра, по которому изредка с суетливой озабоченностью сновали господа артисты и какой-то цивильный люд, навстречу визитеру двинулся солидный пожилой швейцар и хорошо поставленным голосом бывшего артиста поинтересовался:
— Чего господин желают?
— Я бы желал повидаться с госпожой Бессмертной.
— Как доложить?
— Пан Тобольский.
Швейцар повернулся было выполнить просьбу посетителя, но, вдруг засомневавшись, задержался.
— Госпожа Бессмертная капризны и не любят, когда их беспокоят во время репетиций, — сообщил он негромко. — Может, сообщите информацию, которая бы положительно повлияла?
В это время мимо них проскочил артист Изюмов, с любопытством посмотрел на незнакомого господина и поинтересовался:
— Вы кого-нибудь желаете видеть?
— Мадемуазель Бессмертную, — объяснил швейцар. — Только вряд ли они пожелают выйти.
— Как доложить? — повернулся к поляку артист.
— Пан Тобольский. Меценат.
— Попытаюсь убедить мадемуазель, — кивнул Изюмов и заспешил наверх. — Задача непростая, но будем стараться.
Пан в ожидании принялся прохаживаться по просторному фойе, изучая картины и скульптуры, бросал взгляды на пробегающих молодых статисток, на степенных господ, томящихся в ожидании кого-то.
Наконец на верхней площадке золоченого лестничного марша возникла Табба в сценическом платье, с капризной миной на лице — красивая и недоступная, — и стала высматривать посетителя.
Тобольский поднял руку и двинулся в ее сторону.
Табба не стала спускаться вниз, она отвела неизвестного господина в уголок сверкающего позолотой фойе и с прежней миной неудовольствия уставилась на него.
— Слушаю вас.
Тобольский вежливо склонил голову.
— Прошу уделить мне десять минут.