Сонные глазки и пижама в лягушечку
Шрифт:
Пасха приходится на первое воскресенье после полнолуния, которое следует за весенним равноденствием. Иными словами, поскольку ночь безоблачная, в небе должна быть более-менее полная луна. Так и есть: вот она, висит над радиовышкой Куин-Энн, – большая, яркая и пористая, как нос водевильного комика.
Но вы равнодушны к чарам луны: перистые облака забот затянули небо бледной пеленой, глаза не замечают прелестей ночи. Однако слух продолжает верно служить, и когда «линкольн» по пути к дому Белфорда проезжает популярное кафе «Файв-Спот», где у входа наслаждаются луной несколько парочек,
22:25
– Ямагучи-сан, – комментирует Кью-Джо, подражая японскому акценту.
– Да уж, доктор Ямагучи, – кивает Белфорд и даже умудряется издать нечто похожее на смешок.
– Может, кто-нибудь расскажет наконец? – требуете вы. – Почему все воют, как собаки? При чем тут доктор Ямагучи?
Наверняка это какая-то новая дурацкая шутка, ничего особенного. Вас просто раздражает, что во всем Сиэтле вы единственная, кто не в курсе.
– Я не видела, как интервью показали по телеку, – начинает Кью-Джо. – Но должна сказать…
– Смотрите! – прерывает Белфорд. – Это не он?
– Где?
– Что?
Белфорд жмет на тормоза и поворачивает направо – так резко, что переднее колесо оставляет на бордюре черную отметину. Пахнет резиновой гарью. Сейчас бордюр запоет «мамми», как куклуксклановец, вымазавший лицо жженой пробкой. Через лужайку перед ближайшим домом на четвереньках проносится человекоподобная тень. Всего одна миллисекунда разделяет два нервных импульса: первый сообщает, что силуэт похож на Андрэ, а второй – что пробежавшее существо гораздо крупнее обезьяны.
– Это человек, – говорит Кью-Джо.
– Да, – уныло соглашается Белфорд. Его вздох наполняет машину горьким угаром разочарования.
Вы с интересом наблюдаете, как незнакомец заползает под рододендрон и прячется в тени.
– Грабитель?
– Да какой грабитель, Гвен? – фыркает Кью-Джо. – Ты же видела, мужик без штанов!
– Бедняга скорее всего пьян, – говорит Белфорд. – Или потерял рассудок.
– Значит, это брокер, – предполагаете вы, взглянув на золотой «Ролекс». – Через полчаса такие парни будут под каждым кустом сидеть.
Рассмеявшись, вы трогаете руку Белфорда. Первый раз за вечер.
– Поехали, милый!
Но милый уже берется за дверную ручку:
– Человек в беде, надо ему помочь.
Попробуйте остановить добропорядочного гражданина, захватившего в прицел страждущую цель! Вы откидываетесь на сиденье: пусть идет. Кью-Джо дергается вслед за ним, затем благоразумно передумывает и поджигает очередную мерзкую цигарку.
– Ну и правильно, не ходи, – одобряете вы. – Вдруг это наркоман.
– Хорошо бы. Наркоманы не так опасны, как пьяницы.
Вы следите за Белфордом, который приближается к полуночному ползуну, двигаясь чересчур элегантно, даже вычурно для бывшего дровосека, – и пытаетесь вспомнить, в каком состоянии отец был более опасен: пьяный или обкурившийся? Хотя «опасен» – неточное определение. Фердинанд Мати никогда никого не обижал. Просто был никудышным отцом.
Из кустов высовывается рука – длинная, кажущаяся гипсовой в свете луны, как в старых фильмах «ужасов», где отрубленные конечности ползают по готическим
– Вы в порядке, дружище?
В этот миг двери дома распахиваются, и на крыльцо вылетает человек в форме почтальона с крокетным молотом в руках. Человек выглядит возбужденным и потенциально опасным, несмотря на тот факт, что у него на воротнике, сдерживая атакующий напор, висит не менее возбужденная женщина в красном бюстгальтере и без трусов. Женщина визгливо плачет, а молотобоец, привыкая к тусклому наружному освещению, пытается ее стряхнуть.
– Ага, значит, их двое! – ревет ревнивец и бросается вперед с такой яростью, что женщина падает, выпустив воротник. – Вдвоем тебя пердячили!
Размахивая молотом, он сбегает с крыльца.
– Белфорд! – пискляво кричите вы. И умолкаете, стесняясь что-нибудь добавить.
Бесхозная рука исчезает в кустах; Белфорд выпрямляется и делает успокаивающий жест – он хочет помирить, разобраться. Но ни логика, ни здравый смысл уже не предотвратят того, что должно произойти под покровом ночи. Не замедляя бег, почтальон берет богатырский размах.
– Пересядь за руль! – командует Кью-Джо.
Вы продолжаете сидеть как изваяние, зачарованно глядя на описываемую молотом свистящую дугу.
– Гвен, черт возьми! – Кью-Джо изо всех сил тычет в спину мундштуком. – Сядь за руль и заведи машину!
Очнувшись, вы перелезаете на водительское сиденье и, хныкая, поворачиваете ключ. Самый черный день, наверное, никогда не кончится.
Хрясь! – звук молота, бьющего в лицо, напоминает шлепок бейсбольного мяча о перчатку кетчера. Последний раз Бедфорду доводилось отведать столько целлюлозы, когда на него в начале лесорубской карьеры рухнул отпиленный сук. Перед глазами несчастного летают пятнистые совы и ангелочки в горящих памперсах. Он шатается, потрясенный. Молот возносится для нового «хрясь», но тут из кустов выскакивает полуночный ползун и задает стрекача. Переключив прицел, предполагаемый рогоносец устремляется в погоню.
Повинуясь настойчивым тычкам мундштука, вы подаете машину вперед; Кью-Джо распахивает Белфорду дверцу. Вы испытываете двойное чувство: ужас при виде капающей крови и ревность, когда он машет рукой, прощаясь с голозадой блондинкой.
22:55
Квартира Белфорда опрятна, чиста и невыносимо воняет обезьяной. Дурные сигареты Кью-Джо быстро забивают запах зверя, но от табачного дыма тошнит ничуть не меньше. Вы убегаете на балкон, чтобы глотнуть свежего воздуха. Ночная прохлада не может справиться с плащом от «Армани». Недавно зазеленевшие кроны деревьев закрывают вид на городские огни; небо над ними усыпано звездочками, а луна похожа на радиационный ожог, который невежда-фельдшер помазал серой. Мысль о том, что эти безумно далекие огненные шары состоят в физическом родстве с клетками вашего мозга, кажется дикой и нелепой; однако еще более нелепа мысль об эмоциональном родстве с человеком, который лежит на диване, прижав к лицу ледяной пузырь.