Сообщение Хебекука Джефсона
Шрифт:
Это я столкнул жену Тиббса за борт. Что?! Вы удивлены и содрогаетесь? Пора бы вам самим догадаться об этом. Я пытался застрелить вас через перегородку, но, к сожалению, вас не оказалось на месте. Позднее я вновь сделал такую попытку, но вы проснулись. Я застрелил Тиббса и, по-моему, неплохо создал видимость самоубийства. Ну, а после того как мы подошли к побережью, все остальное
Я с изумлением слушал исповедь этого человека, перечислявшего свои преступления таким тихим и спокойным голосом, словно речь шла о самых обыденных вещах. Еще и сейчас я вижу, как он сидит на краю моей постели, подобно видению отвратительного кошмара, а примитивная лампа мерцающим светом освещает его мертвенно-бледное лицо.
– Ну, а теперь, – продолжал Горинг, – вам ничего не стоит убежать. Мои наивные приемные дети скажут, что вы снова вознеслись на небо, откуда спустились раньше. Ветер дует с суши. Я приготовил для вас лодку с необходимым запасом пищи и воды. Можете не сомневаться, что я позаботился обо всем, потому что мне очень хочется отделаться от вас. Встаньте и идите за мной.
И он вывел меня из хижины. Часовых или сняли, или Горинг заранее договорился с ними. Мы беспрепятственно прошли через город и песчаную равнину. Я вновь услышал рев моря и увидел длинную белую линию прибоя. На берегу два человека налаживали снасти небольшой лодки. Это оказались матросы, участвовавшие в нашем плавании.
– Переправьте его невредимым через полосу прибоя, – приказал Горинг.
Матросы прыгнули в лодку, втащили меня за собой и оттолкнули суденышко. Поставив грот и кливер, мы отплыли от берега и благополучно миновали буруны. Затем мои компаньоны, не вымолвив на прощание ни слова, прыгнули за борт. Попутный ветер помчал меня в ночную темноту, но все же мне удалось рассмотреть их головы – две черные точки, – когда они плыли к берегу.
Оглянувшись, я в последний раз увидел Горинга. Он стоял на вершине песчаного холма. Позади него поднималась луна, и на фоне ее отчетливо выделялась худая, угловатая фигура. Горинг неистово размахивал руками. Возможно, он посылал мне прощальное приветствие, но в ту минуту я был уверен, что его жесты враждебны. Скорее всего, как я часто думал позднее, в нем с новой силой вспыхнул кровожадный инстинкт, когда он осознал, что я уже вне его власти. Как бы то ни было, именно таким я видел в последний раз Септимиуса Горинга, которого, надеюсь, никогда больше не увижу.
Не буду подробно описывать свое одинокое плавание. Я стремился добраться до Канарских островов, но на пятый день меня подобрала команда парохода «Монровия», принадлежавшего англо-африканской пароходной компании. Пользуясь случаем, хочу выразить свою глубокую благодарность капитану Сторновею и его офицерам. Они относились ко мне с неизменной добротой с того момента, как я очутился у них на пароходе, и до высадки в Ливерпуле, где я сел на корабль компании Гуйон, идущий в Нью-Йорк.
И вот я снова очутился в кругу своей семьи. Но я почти ничего не рассказывал о том, что мне довелось испытать. Мне тяжело было об этом говорить, кроме того, когда я пытался кое-что рассказать, мне не верили. Сейчас я передаю все факты, не опуская ни малейшей подробности, в распоряжение публики, и мне все равно, поверят мне или нет. Я взялся за перо потому, что мои легкие сдают с каждым днем, и я чувствую, что уже не имею права молчать.
В моем сообщении нет и тени вымысла. Возьмите карту Африки. Повыше мыса Кабо-Бланко, там, где от западной точки континента береговая линия поднимается к северу, по-прежнему правит своими чернокожими подданными Септимиус Горинг, если только возмездие уже не постигло его. И недалеко от берега, на морском дне, покоятся Хертон, Хайсон и другие несчастные с бригантины «Святая дева», и над ними, с ревом и шипением набегая на горячий желтый песок, вечно катятся длинные зеленоватые волны.