Соперницы
Шрифт:
Я подошла к зеркалу и придирчиво всмотрелась в собственное отражение. Фигурой уж точно бог не обидел, девяносто-шестьдесят-девяносто, все как надо. Глаза… Нормальные глаза, довольно большие, и цвет необычный — фиалковый, как у Элизабет Тейлор. Нос небольшой, губы вот подкачали — пухлые какие-то, впрочем, говорят, это признак страстного темперамента… Я откинула голову, плавно перебрасывая длинные русые волосы с плеча на плечо. Эффектно, ага. Особенно если на открытом воздухе, да в солнечном свете, чтобы пряди заиграли разными оттенками. Ну, хороша, хороша, еще одеться б получше…
Выше нос, Алена Игоревна,
Из соседней каюты раздались голоса. Слышимость в этом клоповнике оказалась превосходная, будто невидимые собеседники разговаривали ровно за моей спиной.
— Скоты! — гневно бурлила женщина. — Я не могу работать в таких условиях. Я им не прачка и не горничная, мне нужен воздух. От этого угара у меня сядет голос. Пусть тогда Голубчик сам выступает.
— Наташа, ну выйди на палубу подыши, что ты нервничаешь? — сипло отозвался ее собеседник.
— Подыши? — вскинулась тетка. — Прекрасно! Спасибо за ценный совет! Помощи от тебя как от козла молока.
— А что я, по-твоему, должен сделать?
— Что? Действительно — что? Экая задача! Скажем, пойти к управляющему, потребовать, чтобы нас переселили в другую каюту. Кулаком по столу стукнуть, наконец!
— Какое право я имею что-то у него требовать? Я здесь никто…
— Ты всю жизнь никто! — радостно констатировала моя соседка. — Никто, ничто и звать никак.
По грудному поставленному голосу я догадалась, что это та самая толстая хабалка, что отчитывала нерасторопного мужа, затерявшегося в толпе перед отплытием теплохода. Супер! Еще и с соседями повезло, всю дорогу слушать их перепалки. Неплохо бы отомстить им как-нибудь ночью страстными стонами, но это вряд ли. Я девушка одинокая, скромная, в свой пенал никого не приведу. А если уж подыщется кто достойный, пускай на свою территорию приглашает, заодно и проверим, не притаилась ли там законная супруга.
Концерт за стенкой меж тем продолжался.
— Ой, да что с тобой говорить, застегни лучше, — буркнула тетка. — Аккуратней, не дергай. Порвешь платье, на какие шиши я новое куплю? Ты, что ли, сподобишься и заработаешь что-нибудь?
— Что ты хочешь от меня? — вскипел наконец долготерпеливый муженек. — Я делаю все, что могу. Я всю жизнь проработал театральным художником, и пятнадцать лет тебя это устраивало. Пойми, я не виноват, что ситуация в стране изменилась и моя специальность теперь не востребована… Хочешь, чтобы я все бросил и пошел вышибалой в ночной клуб? Так меня не возьмут…
— Я тоже не виновата, что мне кушать хочется иногда, — парировала она. — Я почему-то могу крутиться, вертеться, как вор на ярмарке, там подработать, здесь подсуетиться… А ты слишком гордый у нас, чтобы задницу от дивана оторвать, аристократ долбаный!
Под аккомпанемент семейных дрязг я облачилась в единственное имевшееся в наличии приличное платье — черное, трикотажное, выгодно подчеркивающее фигуру, — расчесала волосы, тронула тушью ресницы. Знакомство с будущей начальницей, по словам Голубчика, должно состояться вечером в ресторане, и я, не без оснований полагая, что это будет мой единственный званый ужин за всю поездку, подготовилась как следует. Время еще оставалось, и я решила прогуляться по палубе, полюбоваться обещанными в программе круиза «живописными российскими просторами» и заодно выветрить из волос прогорклый кухонный запах.
В коридоре я столкнулась с сердитой бабой, как раз выходившей из соседнего пенала. Теперь ее увесистая фигура была помещена в расшитый бисером и пайетками сусально-народный сарафан, а пшеничные косы венчало что-то вроде кокошника. Заманчиво предположить, что соседская парочка на досуге предается сексуальным игрищам с переодеваниями, но я быстро сообразила, что тетка, должно быть, одна из артисток разрекламированной ресторанной шоу-программы.
Справа и слева, отделенные от борта корабля широкими полосами воды, медленно плыли обратно в Москву покрытые первой весенней зеленью и желтыми головками мать-и-мачехи берега. Дымили заводскими трубами небольшие городки, мелькали приземистые покосившиеся деревенские домики за обветшалыми изгородями. Небо постепенно наливалось густо-сиреневым цветом. Выше, на прогулочных палубах, замерцали огни, и по воде заструились размытые дрожащие световые дорожки. Мимо меня прошествовали вперевалку два упитанных мужичка, неизвестно как попавшие в зону персонала. Один, бритоголовый, в широком двубортном пиджаке, рассказывал что-то второму — громко, развязно, пересыпая речь матерными прибаутками. Второй похохатывал, откидывая голову, отчего короткая золотая цепь впивалась в мясистую шею.
Я остановилась у перил и вытащила сигарету.
— Привет! — поздоровался кто-то сзади.
Обернувшись, я увидела того самого парня, что сопровождал на причале итальянку. Ну и глазищи же у чувака, утонуть можно!
— Привет, — отозвалась я. — У тебя что, увольнительная на вечер?
— Что? — переспросил он.
— Госпожа отпустила проветриться?
— Я тебя не понимаю. Странно, вообще-то я русский знаю хорошо…
— Забей, — со смешком отмахнулась я и, увидев, что его недоумение только усугубилось, пояснила: — Не бери в голову, забудь.
— Я хотел… — начал он. — Я тебя чем-то обидел на пристани? Ты рассердилась. Извини, пожалуйста.
— Да брось. Просто я была не в настроении.
— А почему? Ведь ты же едешь отдыхать.
— Э, нет, я еду работать. Обслуживать какую-то грымзу. Впрочем, как и ты.
Это было забавно — подкалывать его, понимая, что глубина злых шуточек ему недоступна. Парень, кажется, уже смирился с тем, что не понимает половины моих реплик, и перестал обращать на это внимание.
— Меня Эд зовут, Эдоардо. А тебя?
— Алена.
Я швырнула окурок в убегающую из-под борта воду и протянула Эду руку. Тот подхватил ладонь и быстро поднес к губам. Его горячее дыхание опалило кожу, и я отчего-то вздрогнула. И тут же рассмеялась и выдернула руку.
— Дружок, ты не по адресу. У меня на такую красоту денег не хватит.
Он снова, кажется, ничего не понял и уставился на меня своими чайно-изумрудными глазищами. Речной ветер играл медным вихром над его лбом. Мальчишка был прямо-таки воплощенная юность и невинность, так и не скажешь, что жиголо. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь, мне неприятности с богатыми самодурками не нужны.