Соперник Цезаря
Шрифт:
— Брат Квадрантии на это не смел надеяться.
Малышка обиделась. Сначала ее лицо побелело, затем пошло пятнами, а глаза сделались совершенно черными — одни зрачки.
— Я — не как твоя сестра. Я буду верна мужу. Я не предам! — Она сжала крошечные кулачки. — Я — за тебя. Всегда. До смерти. Как волчица — в горло вцеплюсь.
Он поверил, что вцепится. Трудно было не поверить.
— Зосим! — крикнул Клодий, приоткрыв дверь.
— Не понимаю, почему ты служишь Цезарю и Помпею? — спросила Фульвия. — Подумаешь, Цезарь! Подумаешь, Помпей! Ну и что? Что с того, я спрашиваю?
— Я не служу. У меня с ними договор.
— Что за договор? Зачем? Ты —
Молодая женщина сидела в кресле, расправляла складки своей вышитой столы и рассуждала о Цезаре и власти. Почему-то Клодию это не казалось забавным.
— Сейчас ты можешь все, ты — первый…
— Малышка моя, — оборвал он ее, — таких, мечтающих стать первыми на ровном месте, в Риме десятки, а то и сотни. К власти надо подбираться осторожно, закрепляя один успех за другим.
— Ты — единственный. Давай убьем Помпея. Я могу поехать в гости к его жене и подсыпать им обоим в вино яд. Или ему одному. Как ты скажешь. — Она говорила это вполне серьезно.
Клодий не знал, что ему отвечать. Может — рассмеяться?
— Вот что я скажу тебе: пусть Помпей пока живет. Договорились?
— Хорошо, тогда давай отравим Красса. Зачем тебе Красс? Денег он тебе не дает. Ни на палец не нужен нам Красс. Он, конечно, хитрый, и его труднее отравить, чем Помпея, но можно постараться.
— Ты — чудовище, — сказал он с улыбкой. — Маленькое симпатичное кровожадное чудовище.
— Да ты, кажется, не принимаешь всерьез то, что я говорю! — Она топнула ножкой в красном башмачке. — Я пытаюсь тебе помочь, а ты смеешься!
— Отличная помощь! Великолепная помощь. — Он зааплодировал. — Кого ты еще хочешь отравить? Цицерона?
— И его тоже! Чтоб его выволокли за ноги из его роскошного дома! — Фульвия погрозила отсутствующему Цицерону кулачком.
— Милая моя домна, давай договоримся: с Цицероном разбираюсь я. Идет? Удовольствия посчитаться с этим говоруном я тебе не уступлю. Я ведь никому и никогда не прощаю обиды. Ни царям, ни консулярам.
Фульвия нахмурила брови — точь-в-точь суровый судья.
— И что ты сделаешь с Марком Туллием? Отрубишь голову?
— Подумаешь — отрубить голову! Я замыслил кое-что поинтереснее, — пообещал Клодий. — Он будет жестоко страдать. Очень долго.
Зосим наконец явился.
— Держи! — Клодий швырнул ему восковую голову. — Заверни в какую-нибудь тряпку да пошли бездельника Этруска отнести этот презент сладкоголосому Цицерону. Пусть только не говорит, от кого подарок. И приложи записку: «Ты ответишь за казненных сторонников Катилины». Все понял?
— Конечно.
Зосим подмигнул восковому Цицерону, который размягчился от человеческого тепла и лип к ладоням.
Картина XII. Прощальный выход Цицерона
Я предложил закон «О правах римского гражданина». Еще раз подтверждено, что квирита нельзя казнить без суда. Хороший закон, очень нужный после кровавых развлечений Мария и Суллы. Проскрипций больше не будет — это я гарантирую. Заодно закон направлен против Цицерона — теперь ему можно припомнить казнь тех пятерых без суда. Всем ясно, что я целюсь в «Спасителя отечества». Он тоже понимает, что дело кончится изгнанием, ходит по улицам с утра до вечера и умоляет о помощи. За ним — с десяток тех, кто считает себя учениками оратора. Но никто не собирается защищать говоруна: он надоел и врагам, и друзьям.
Я занят с утра и до вечера. Коллегии надо не просто восстановить, их приходится организовывать, ставить во главе нужных людей, внедрять своих соглядатаев, устраивать обеды, подкупать, кого надо, объяснять, что, зачем и как. Помпей постоянно вмешивается в мои дела. Его ветераны оказались во многих коллегиях и даже руководят. Мне они не подчиняются, слушаются только Великого. Многие горожане их боятся. Я действую через тех, кто включен в списки для раздачи хлеба. Пусть мы союзники с Помпеем, но мне его действия не нравятся. Примерно в половину коллегий мне удалось ветеранов Помпея не допустить. Во всяком случае, не допустить их до руководства.
Клиент Гай Клодий по поручению народного собрания составляет списки бедняков для бесплатных раздач. Мне даже некогда их проверить.
Начало марта 58 года до н. э
I
Тирона они подкараулили на улице Аргилет возле книжной лавки. Когда раб Марка Туллия вышел из лавки, его с трех сторон окружили Зосим, Полибий и Этруск. Молодой человек остановился, привалился спиной к стене. Только вряд ли он был способен защищаться. Он просто прижал к груди свиток в футляре и закусил нижнюю губу, чтобы не дрожала.
— Куда ты ходил, Тирон? — спросил Этруск. Любезно спросил, только любезность эта была язвительная: Этруск терпеть не мог таких выскочек из рабского сословия, воображавших, что их добродетели когда-нибудь оценят господа. Этруск считал, что хозяева ценят только пороки.
— В книжную лавку. Хозяин просил.
— У нас к тебе дело, Тирон, — небрежно продолжал Этруск. — Хочешь остаться в Риме?
— Что? — не понял тот.
— Видишь ли, если Цицерона отправят в изгнание… А его наверняка отправят, как ты сам понимаешь… Так вот, его имущество конфискуют, а рабов продадут с аукциона. И тебя кто-нибудь купит.
— Но… — Секретарь беспомощно огляделся. — Но… я могу…
— Нет, мой друг, ты ничего не можешь. Если ты поедешь с Цицероном в изгнание, тебя объявят беглым. Так что — торги. — Зосим многозначительно вздохнул. — Но наш патрон может тебя купить.
— Нет, — сказал Тирон с неожиданной твердостью. — Я не буду ему служить.
— Будешь, — хихикнул Полибий. — Еще как будешь. Ты ведь раб.
— Доминус обещал мне свободу. — У Тирона затряслись губы. — Марк Туллий…
— Не успеет.
— Я его не оставлю. Пусть буду беглым, а не оставлю. — Тирон мотал головой и все плотнее прижимал к груди футляр со свитком. — Ни за что. Он мне свободу даст. Потом даст. Он меня не оставит. И я его. Ни за что…
— «Потом» не будет! У рабов не бывает «потом»! — рассмеялся ему в лицо Этруск. — Только «сейчас», когда есть возможность урвать жирный кусок. Сегодня тебе предлагают свободу, так хватай ее, потому что завтра у тебя не будет ничего. Вот закон раба: не упускай своего. На остальное плевать.
Тирон замотал головой:
— Доминус Цицерон без меня не может. Кто будет записывать его речи?
— Идиот! Ты что, не понимаешь! — взъярился Этруск и замахнулся, чтобы влепить Тирону пощечину.
Зосим перехватил его руку. Вольноотпущенник был гораздо сильнее, и клейменый лишь глянул на Зосима с бешенством, но вырваться не смог.
— Пусть идет, — сказал Зосим.
Вольноотпущенник отступил в сторону, и Тирон скользнул в щель между ним и стеною. Но не побежал. Напротив. Остановился и оглянулся. Осуждающе покачал головой. И медленно, нарочито медленно зашагал к Палатину.