Соправитель
Шрифт:
— Мы все перепугались, рад, что обошлось! — облегченно сказал Игнат Пантелеймонович Колчев, работающий медикусом при Архангельском порту.
— Что с тем бедолагой? — спросила Екатерина и, уловив недоумение на лице врачевателя, попросила того: — Позовите, пожалуйста, коменданта крепости, мне нужно с ним переговорить.
Пока еще Великая княгиня хотела проявить христианское всепрощение тому человеку, что организовал потопление лодки, на которой плыла Екатерина. Это было бы ужаснейшее преступление, которое привело бы к смерти двух десятков человек, но Екатерина прощала, причем поражаясь изменениям внутри себя. Она прощала и боялась.
Да и насколько это смирение было показательным? Екатерина Алексеевна действительно чувствовала внутри себя нечто убаюкивающее, смиряющее. Она еще не была готова к жизни в монастыре, но эта жизнь ей уже не казалась концом всего, а лишь нежелательным неудобством. Столько молитв, что были произнесены Екатериной за время поездок по святым местам, она и за всю свою прежнюю жизнь не читала.
Коменданта крепости на месте не нашлось. Этот, с позволения сказать, деятель заслуживал покаяния еще более Екатерины. Сразу после того, как в Холмогорах состоялась встреча с Великой Княгиней Екатериной Алексеевной, комендант, преисполненный чувством выполненного и перевыполненного долга, отправился на отдых в отдаленную от Холмогор деревушку, в коей стал чуть ли не самодержцем. Всю работу в крепости выполнял заместитель коменданта ротмистр Никита Миронович Гурьев.
Ротмистр отвечал за снабжение и благоустройство жизни брауншвейского семейства,
Пользуясь своим служебным положением или все-таки ведомый чувствами, а скорее и то и другое, заместитель коменданта крепости ротмистр Гурьев обкрадывал некогда венценосное семейство до такой степени, что, вместо хорошего качества еды и добротной одежды, Антон Ульрих с дочерями и сыновьями получал лишь крестьянскую похлебку. Притом Гурьев не осознавал даже того, что его поступки преступны. Ну как же? У Никиты Мироновича есть жена, четверо детей, любовница. И все они ждут от своего добытчика и кормильца средств для существования. И не такого, как Антон Ульрих с детьми, а хорошего, как у барей. Да и коменданту, который и вовсе мог на службе неделями не показываться, нужно было отстегнуть долю. Потому и голодали те, кто должен был возлегать в палатах петербуржских дворцов.
С неделю назад гарнизон крепости, с вычищенными мундирами, белоснежными буклями, ибо новая форма до этих мест не дошла, стоял смирно перед женой наследника Престола Российского. Тянулись офицеры с ленцой, так, на всякий случай, ибо все вокруг судачили, что Екатерина Алексеевна просто выбирает себе монастырь. А уплыла Великая княгиня в Соловецкий мужской монастырь, так и службы не стало. Зато появились скабрёзные шуточки. Некоторые зубоскальщики сразу же стали сыпать анекдотами про пребывание Великой княгини у суровых островных монахов.
— Ваше Высочество! — услышала обращение к себе Екатерина.
Какой-то служивый, явно не офицер, уже с минуту стоял недалеко от Екатерины Алексеевны, не решаясь обратиться. Солдату понадобилась долгая пауза, чтобы проговорить про себя титулование, он боялся ошибиться и назвать женщину, к примеру, «Сиятельством» или «Величеством». Кто их знает, этих «светлостей да величеств»? То ли дело «Ваше благородие».
— А что, солдат, офицера не нашлось? Тебя прислали? — удивилась Екатерина, можно было подобное счесть как урон чести, если бы не накачанная всепрощением и любовью к ближнему психика Екатерины
— Так енто, ахвицеры на ентих… экзерсициях, — закатив глаза, словно малый ребенок вспоминает стихотворение, ответил солдат.
— Своею волею приказываю тебе, служивый, привести ко мне того человека, что был доставлен вчера в крепость, — Екатерина говорила с нотками повелительности, от которых солдат постройнел и преисполнился желанием служить.
Пока вели того, кто подрубил днище небольшой лодки со всего двумя парусами, на которой Екатерина плыла в монастырь, женщина вновь думала о себе и о том, что с ней произошло.
Много она пролила слез по Замойскому. Как много? Ровно столько, сколько длилась по времени дорога из Москвы к Суздалю, туда, в Покровский женский монастырь, что своими порядками был еще более жесток, чем крепость в Холмогорах.
Слезы сами сошли на нет, когда Великую княгиню сразу по прибытию повели к келье, где была заточена первая жена Петра Великого. Екатерина вдруг осознала, насколько же ее игры могли или еще могут сказаться на ней самой. Женщину ужаснули условия, дисциплина и расписание каждого шага, что были приняты в монастыре и обязательны к исполнению всеми монахинями.
После душещипательной истории про Евдокию Лопухину, ту самую, которую Петр Великий насильно посадил в монастырь, по лицу Екатерины Алексеевны прокатилась слеза. Эту слезинку женщина помнила и воспринимала ее, как последнее проявление слабости и страха. Теперь она не боится монастыря, не хочет, но и не боится. Принимает свою судьбу как должное. Многие разговоры с представителями церкви не остались без следа в сознании Екатерины.
Из рассказа, который наперебой, смакуя любые подробности, рассказывали два монаха, приставленные к Екатерине, она услышала страшные вещи, что можно было счесть за вероятное ее будущее.
Евдокия Лопухина не хотела в монастырь, куда Петр Алексеевич ее трижды просил удалиться. Влюбленность русского царя, но тогда еще не императора, к Анне Монс окончательно охладила отношения с законной супругой.
Екатерина понимала подоплеку разрыва все еще молодого Петра I и его жены. Евдокия не приняла своего мужа таким, каким он стал. Она не была Петру верной подругой во время новых для Руси увеселений. Так и не смогла надеть новое платье, обязательное к ношению для всех дворян, которые смели предстать перед Петром Великим. А еще она обратилась за помощью к патриарху, когда у Петра были напряженные отношения с последним из высших иерархов Русской Православной церкви. Лопухина пыталась строить козни против своего мужа, это же делала и Екатерина.
В итоге Евдокию Илларионовну насильственно отправили в Покровский монастырь. Тут у нее через немало лет случился роман с офицером, который был порученцем Петра Великого. Хотя романом их отношения было сложно назвать, так как наезды майора Степана Богдановича Глебова случались раз в полгода, а то и реже.
Петр узнал об этой связи и пришел в бешенство. Уже скоро, сидя на телеге, дрожа от мороза, Евдокия взирала, как умирает ее Степан. Мужчину, что согревал одинокую бывшую царевну, раздели и посадили на кол. Текли слезы, слезинки замерзали на лице женщины, но она не могла отвернуть свой взор от ужасающего действа, так как стоящие рядом солдаты штыками разворачивали голову монахини в направлении умирающего любимого человека. Этот кошмар длился четырнадцать часов! А потом Степан испустил дух [сюжет из РИ].