Сопротивление материалов

Лавров Владимир

— Эка ты загнул! — восхитился Веселов, — Ты же вроде был любителем смирения?

— Я и сейчас остаюсь… И Богу верю. Но Бог — это одно, а оформление системы — это другое.

Тут Веселова посетила одна догадка. "Оформление системной идеологии" — таким языком Майоров никогда не разговаривал, это было из словаря Прохорова.

— Это тебя случаем не Прохоров распропагандировал?

— Прохоров, — признался Василий.

— Так ты учти, он нас за недоумков держит, он теперь вполне способен тебя тараканами в сахаре накормить — только ради того, чтобы заметить, на какой минуте ты возмутишься, что изюма с ножками не бывает. Он наверняка тебе это в качестве проверки сказал, сам-то он наверняка другого мнения.

— Пока я не знаю, что ему

возразить, — горько вздохнул Василий, — а потом, это не только его мнение. Я и по себе изменения чувствую. Знаешь, я раньше легко в уме считал, а теперь не могу — при попытке включить устный счет тут же идет отсыл ко мнению, что все можно решить одним волевым решением, как бы выход уровнем выше. И еще я по себе заметил: раньше, когда был комсомольцем, считал всех людей своими, доброжелательными людьми. А теперь при малейшем противоречии невольно идёт мысль "это они дьявольские орудия, намеренно тебя обижают, потому что ты добрый христианин". Я-то могу противостоять этому мнению, поскольку имею опыт коммунизма, а простые люди ведь так и будут думать, испортят себе отношения с окружающими. Так что агрессивность христианских империй неизбежна — люди в них думают, что если человек пришел в христианство, то он не будет бить их по левым и правым щекам, а если не пришел, то значит, он опасность, и его надо уничтожить или обратить в христианство. Вот и скажи, это ли не черная магия?

Александр не стал возражать и решил сначала переговорить с Прохоровым.

Майорова, несмотря на его яростные возражения, в начале семестра при разделении по религиозным направлениям засунули в группу изучающих коммунизм (как и Валентина Соколова, впрочем). Пришлось Василию с Валентином вместо трудов святых отцов изучать прикладную психотерапию и статьи о движении социальной материи. Но своего христианского подвижничества они не оставили и продолжали попытки обратить в свою веру всех встречных, пока не нарвались на Прохорова. Максим внимательно их выслушал, пару дней пораскидывал своими обширными мозгами со всеми многочисленными пристроечками и в итоге выкатил такую теорию, по которой христианство представало сплошной черной магией. Майоров с Соколовым стукнулись об эту теорию очень больно. Именно во время сидения в карантине он им её и скормил.

— Это ты Майорова с Соколовым загрузил? — напрямую спросил Александр Максима, застав его на обычном месте — в библиотеке.

— Я, — сразу признался Прохоров, — их наивность опасна. Пусть сейчас ищут ответы на простые вопросы, когда им зададут такие вопросы в реальной жизни, будет некогда думать.

— А у тебя есть на них ответы? — спросил Веселов.

— Есть. А у тебя нет?

— У меня нет, — без какого-либо стыда признал Александр, — мы про религию пока только про смирение и про молитвы проходили.

— Разрушаюсь я, Сашок, — без какого-либо перехода продолжил Максим. Он разговаривал с Александром, сидя в своём обычном углу в библиотеке — глаза закрыты, на коленях книжка, по одежде ползёт цепочка муравьёв с водой и едой. Ещё подходя к Максиму, Александр заметил, что каждая половина лица у Прохорова живёт своей жизнью. Выражения на лице — на каждой половине разные — сменялись с огромной быстротой. Смотреть на это было жутко. Заслышав шаги, Максим подавил гримасы и повесил на лицо непробиваемую улыбку.

— И что с тобой?

— Я затронул системные переключатели, сдвинул все настройки во внутреннем устройстве, теперь не могу их восстановить.

— И как же это тебе удалось? — удивился Веселов, — Заклинанием каким?

— Нет. Это произошло практически само. Сидел, думал о внутреннем устройстве систем. Подумал, что мотивация моих действий подчинена чувствам, а должна бы быть подчинена системам планирования цели. И тут в голове что-то запульсировало, и настройки сдвинулись. Этих систем планирования цели в человеке, оказывается, много… и я не могу их подсоединить правильно. Всё время идут конфликты с чувствами и животом. Мне не хватает мудрости и мягкости. Знаешь, по-подростковому хочется взять и назначить из головы все системы вручную ответственными за разные дела, а они живут своей жизнью, начинаются противоречия. Я осознаю, что это неправильно, но поделать ничего не могу: как только начинаю ощущать действие той или иной подсистемы, начинаю её или подавлять, или вешаю на неё слишком много функций.

— Жуть! — второй раз за день восхитился Александр, — Не знаю, не встречался с такими проблемами. У нас недавно на занятии по прикладной религии падре Иоанн удивительную вещь сказал. Возможно, тебе будет интересно. Я там возмущался, почему на ночь положено так долго молиться: спать хочется, много повторов молитв и так далее. А падре так хитро меня и спрашивает: "А не бывало ли с тобой такого, что вскоре после начала молитв начинает хотеться зевать?". Я говорю: "Да, примерно после третьей молитвы". А это и правда так — как начинаешь молиться, такая зевота нападает, что никак не удержаться.

— Да, я знаю это по своему опыту, — подтвердил Прохоров.

— Ну так вот, а падре и говорит: "В ранние христианские времена святые отцы учили, что это бесы похищают ваши молитвы. Не знаю, как насчёт бесов, но в вашем университете волшебники говорят, что зевота нападает от резкой смены у человека того образа самого себя, который управляет человеком. То есть ходишь так по жизни и всё время смотришь внутренним оком на один и тот же образ самого себя, побеждающего символ одного и того же дракона. А во время молитвы волей — неволей представляешь себя перед Богом и становится очевидно, что дракон этот мелковат будет и что вокруг намного больше куда как более опасных явлений, а заодно становится немного стыдно за то, что так гордился собой — лихим воякой, а не пребывал в смирении и пожелании блага всему миру. Получается, что при этом сменяются те образы большой боли, которыми сознание принуждает к движению ленивое тело, изменяются внутренние настройки системы управления — отсюда и зевота, её вызывает усталость от многочисленных внутренних противоречий. Если человек стремится к мягкости, смирению и благотворительности, то во время этих молитв у него очень сильно изменяется внутреннее устройство. Ослабевает тот внутренний командир, который заставляет человека гневаться или слишком жестко обращаться со своим телом. Это ваши волшебники так учат меня вам говорить. А я бы вам сказал проще: если человек растёт к Богу, в любви и праведности, то происходит с ним преображение, и становится он совсем другим, не человеком, но ангелом".

— Красиво, — одобрил Максим, — может, так оно и надо. Доверие и мягкость. Ничего не менять, только наблюдать. Что-то в этом есть. Спасибо, Сашок, помог. Как бы теперь на практике это применить… Надо будет ходить всё-таки на занятия, а то тут с одними книжками совсем загнёшься.

Майоров осмысление сомнений не прекратил, и в следующую встречу с Гуровым вывалил всю теорию о хитрой сути христианства на Сергея Александровича.

— Что-то ты рано начал такие вопросы задавать, обычно такие вопросы люди начинают задавать на десятый — пятнадцатый год упорного подвижничества, — удивился Гуров.

— А это он не совсем сам, ему помогли, — продал товарища Веселов.

— Ну ладно, если христианство тебе плохо, то как тебе видится правильная религия? — прищурился Гуров.

Майоров набрал воздуха побольше и начал излагать:

— Ну, во-первых, сказать, что Бог добрый и никого не наказывает, и что ему можно доверять. Во-вторых, сказать что-нибудь о том, чем человек отличается от животного, что человек может волей и фантазией построить счастливый мир, если будет упорно трудится и бороться с пороками. В-третьих, сказать, что не надо бояться богатства и что предпринимателям надо просто считать себя временно управляющим частью общественного организма. В-четвёртых, надо сказать, что не все люди стремятся к совершенству и что тех, кто не стремится, можно считать животными и всячески использовать.