Сопротивление
Шрифт:
— Детка…
— Отвали. У меня есть дела.
— Почему должно быть именно так? — он снял презерватив и завернул его в туалетную бумагу.
Я выпрямилась.
— А как ещё это должно быть?
— Ты не хочешь, чтобы я был нежным?
— Думаешь, это ты использовал меня? Не смеши.
— Ты сумасшедшая?
— Чувак, ты в психиатрической лечебнице. Спустись на землю и убирайся нахер из моей ванной.
Он сунул презерватив себе в карман и застегнул штаны. Я потеряла к нему всяческий интерес, и он понял это только после того, как
— Шлюха.
ГЛАВА 14.
— Последний сеанс, — начал Эллиот. — Как ты себя чувствуешь?
Он выглядел расслабленным, выбритым и счастливым. Я понятия не имела, насколько взволнованным он выглядел во время последних сессий.
— Я в порядке. Вы собираетесь меня выпустить?
— Могу лишь дать рекомендацию. После сеанса я сделаю заключение, и мы встретимся с Френсис и твоим адвокатом. Мне понадобится где-то час после сеанса. Твоя мать и адвокат уже здесь.
Я села на кушетку:
— Сегодня мы снова обратимся к гипнозу?
Он пожал плечами:
— Конечно, если ты к нему готова. Я хотел бы услышать о твоих самых недавних воспоминаниях. Вернёмся к последней вещи, которую ты помнишь.
Я легла на спину.
— Мы уже пробовали.
— Возможно, что-то изменилось, — он сел рядом со мной и взял ручку.
Я хотела бы встретиться с ним при других обстоятельствах. Когда он учился в семинарии, а я была счастливой маленькой шлюшкой для траха. Тогда всё могло бы быть нормальным. Это абсурдное чувство юмора довело бы меня до безумия, а моя аффлюэнца продолжала бы его разочаровывать.
— Кое-что изменилось, — произнесла я, хотя и не могла сказать, что же именно.
— Сосредоточься на конце ручки.
«Ты расслаблена?»
Да. Я чувствую свободу, которую не чувствовала никогда прежде. Чувствую себя исполненной надежды и благородства, возвышенности и меланхолии. Бодрой и воодушевлённой, готовой начать путешествие в жизнь после инцидента.
«Я хочу, чтобы ты подумала о поездке сюда, в Вестонвуд. Можешь её вспомнить?»
Не могу. Нет даже размытых силуэтов. Всё пусто.
«Вернись немного дальше. К конюшне. В тебя стреляли. Ты помнишь боль в руке?»
Чёрное становится серым, и я чувствую что-то в своей руке, словно меня проткнули твёрдым прутом. Я чувствую что-то ещё: клокотание в груди, обескураженность от того, что меня от чего-то отделили. Не могу сказать, что происходит. Чувствую только то, что меня удерживают.
«Возвращайся дальше. К моменту перед выстрелом».
Не хочу. Чувствую, как сопротивление привязывает меня к забвению и ощущаю спокойствие незнания того, что произошло. Если я подожду ещё чуть-чуть, то,
Его дыхание касается моей щеки, и боль в руке пробегает от запястья к чувствительному местечку на бицепсе.
— Ты не смогла, — произносит он глубоким голосом. Он обнажённый, потрясающий, пахнет кровью и сексом. Прижимает меня к стене, и моя попка сжимается от прикосновения с холодной поверхностью.
Сожаление. Тонны сожаления. На мили в длину. Сожаление в самых глубинах моего сломленного духа.
— Мне жаль, — так ли это? Или я просто это говорю?
— Почему?
Запястья болят. Он так сильно прижимает меня к стене, словно я могу уйти и отвернуться от него. Но сейчас мне хочется убежать, исчезнуть, показав ему, что я могу бросить его так, как он бросил меня.
Я ёрзаю, но он давит сильнее и требует ответа.
— Почему?
— Отвали от меня!
— Скажи мне почему! — его глаза вспыхивают, оскал открывает зубы, будто он собирается впиться ими в мою глотку. — Почему?!
— Мне это нужно.
Слова слетают раньше, чем я успеваю подумать, и для него они превращаются в яд. Он неожиданно бьёт меня по лицу и отпускает. Я падаю на пол. Поднимаю на него глаза, он прикрывает рот рукой, словно не в силах поверить в то, то сделал. Он бил меня множество раз, но ещё ни разу тогда, когда был в гневе. Не тогда, когда я почти потерялась в мире подсознания. И раньше это всегда было в рамках спектакля.
Но ничто не сравнится с тем, что он делает дальше. Оковы моего страха начинают тянуть меня назад к безопасности, и я позволяю им.
«Что это? Что он делает?»
Я, наверное, очень долго молчала. Наверное, видела лицо Дикона, замершего в моём воспоминании на мгновение. Чувство того, что он делает что-то ужасное — всё, что у меня есть, но я не могу вспомнить, что это. Когда Эллиот спрашивает меня, что делает Дикон, я остаюсь, чтобы посмотреть.
— Прости, — произносит Дикон.
Я ничего не говорю. Лицо болит, и я чувствую вкус металла на языке. Мы стоим так вечность, или это время так растягивается в моей памяти. Это тот момент, когда я могу сказать ему, что со мной всё в порядке, что я злюсь, или то, что он может делать со мной всё что хочет.
Но не делаю ничего. Ни слов. Ни жестов.
Он уходит.
Не знаю, откуда это ощущение завершённости, которое я даже не чувствовала прежде, но оно здесь. Дверь спальни закрывается за ним, означая конец.