Сопроводитель
Шрифт:
Я пожал плечами. Трудно вот так, сразу, выловить в голове, среди множества вопросов, именно те, которые будут тебя интересовать по данному делу. Для этого нужна тренировка, а тренировки у меня не было. Я, в конце концов, жалкий таксист, а не гениальный сыщик или еще кто-нибудь из той же серии.
— Кто он вообще, этот Водолаз? — спросил я наконец. — Если взять его по жизни?
— Если мы возьмем Водолаза по жизни, то нас стошнит, — решительно буркнул Пипус. — По жизни он сволочь. И это я на него не бублики крошу, потому что обиженный, это правда. Он начинал фарцовщиком, потом женил на себе богатую бабу лет на десять старше. Баба через полтора года исчезла в неизвестном направлении, но против Водолаза у ментов ничего не было. Родственники отсудили квартиру, но у него остались все ее деньги — натурально, у меня тогда таких не было, вот какая она была богатая. Потом
— Ага, — сказал я. Теперь стало, по крайней мере, ясно, откуда у этого хуцпана столько подручных. Мафиозные шестерки. По большому счету, ничего особенного, кроме феноменального сгустка наглости, из себя они не представляют — я проверял. Но если их много, то это уже не есть хорошо. Потому что триллион муравьев и слона, пожалуй, схарчат.
Мы допили водку, и Пипус поднялся:
— Ну что, поехали?
— Поехали, — сказал я и тоже поднялся.
— Надо будет Валентине, жене Сутягина, позвонить, — задумчиво сказал Пипус. — Утешить, что ли? У него же трое детей осталось. Хорошо — наследство немалое, на воспитание хватит. Все равно сегодня позвоню.
— Можешь не стараться, — сказал я. — Ее нет дома. Я тебе не говорил? Я у него в квартире побывал. Сегодня ночью. Никого там не было. Кроме мертвого Сутягина в туалете. И не было довольно давно.
Пипус уставился на меня внезапно остекленевшими глазами и медленно опустился обратно на стул. Эта новость потрясла его почему-то куда больше известия о смерти адвоката или о предательстве Водолаза. Причину я видел только одну — любовь. Хотя с трудом мог представить себе горячую страсть между почти пятидесятилетним дядькой и матерью троих детей.
— Повтори, что ты сказал, — потребовал он. Фраза прозвучала хрипло, и эта хриплость, наложившись на обычную пипусовскую сиплость, сделала слова почти неразборчивыми. Но я разобрал. И повторил. — Ее нет! — отрешенно пробормотал он. Слепо пошарил себя по груди, нащупав, достал из кармана все ту же коробку валидола и сунул в рот сразу целую пригоршню таблеток. — Жестоко…
Что именно жестоко, он объяснять не стал, встряхнулся, как выбравшаяся из воды собака и, бросив: «Пошли, что ли?» — направился к выходу. Я пожал плечами и пошел за ним. Странно все это. Хотя, в принципе, мне-то что за дело? В данный момент я ехал за деньгами и сведениями, больше меня ничто не касалось. А то, что наши с Пипусом интересы совпали, было на руку и ему, и мне. Надо было пользоваться друг другом, пока есть возможность. А что до чувств — то каждый волен иметь их. Какие заблагорассудится.
14
Я снова был на тропе войны. Храбрый воин Мишок из славного племени Детей Дороги. Сидел в только что купленном «Мерседесе» — весьма престарелом, но все еще бодром. А чего, нормальная машина. И цена, если с рук берешь, вполне сносная. Пипус выделил мне по доброте душевной десять тысяч долларов — ровно столько, сколько обещал Водолаз. Но Водолаз сказал «дам», а это еще не «на, возьми». Соломон был проще — открыл сейф и вытащил оттуда кейс, набитый баксами. Потом объяснил, что это у него просто так, на всякий случай запасец, ведь случай может быть всякий, да, Мойша? Ты на, пересчитай. Вот я тебе еще и записную книжку дам. Нет, верни на родину, я тебе партнеров Водолаза сам продиктую, а ты записывай.
Я записал. Невелик список — десять человек, адреса, телефоны. Генеральского среди них, понятное дело, не было.
Покинув Пипуса, который обещался открыть наступательные действия по всему фронту, я отправился готовить рейд по тылам. Поехал на авторынок и за четыре тысячи баксов купил у подержанного мужика его такой же подержанный «Мерседес». Но на внешний вид машины мне было глубоко плевать. Я на ней блядей снимать не собирался. Она мне была нужна сугубо как средство передвижения.
С покупкой этой машины да с оформлением документов на нее я провозился до восьми вечера. Придурок, производивший переписку автомобиля на мое имя, попытался скрыться в восемнадцать ноль-ноль — мол, у него рабочий день закончился. Но я насыпал ему в уши целую гору словесного навоза, и он согласился довести дело до конца, за что я наградил его полтишком баксов в виде чаевых. Пусть купит себе двухместный самолет, мне не жалко — я сегодня богатый.
Непривычная полнота карманов, как ни странно, занимала не особенно. Куда больше я был озабочен проблемой дальнейшего существования меня, как активной человеческой единицы, в этом городе. Потому что, простите, дело близилось к ночи, и хотя на улицах было довольно светло, это ни о чем не говорило — лето, знаете ли, темнеет поздно. Поэтому о ночлеге следовало подумать заблаговременно. Спать в машине не хотелось — отвык, да и возраст не тот. Подозреваю, что после такой ночевки у меня и кости болеть будут, и прочие разные суставы. Но, поскольку в собственное жилье возвращаться было небезопасно, приходилось выдумывать что-то еще. Конечно, я мог отправиться в тот недомотель, где несколько часов покемарил утром. Но меня мало привлекала такая перспектива — часов в восемь соседи за стеной начали громко и пьяно заниматься любовью и делали это довольно долго, так что выспаться мне удалось только благодаря водке, да и то с большим горем пополам, И я не был уверен, что подобное не повторится и сегодня. А посему мотель, как место ночлега, хоть и не без колебаний, отмел — слишком уж тонкие там стены. Думаю, меня с радостью приютила бы генеральская дочь Анюта, но тут тоже возникало препятствие, на сей раз очень материальное, в виде несколькометрового забора вокруг замка ее папашки. Как эту стену преодолеть вторично, я не представлял — гранат у меня уже не было. Вернее, остались дома, куда я соваться не собирался. Да и будь они под рукой, повторять номер было глупо — «бис» мне никто не кричал, а тактика противодействия, скорее всего, была уже выработана. Говорят, на ошибках учатся. Правильно говорят.
В общем, с ночлегом была напряженка. Хотя, собственно, имелись варианты разъехаться по друзьям, благо, таких было немало. Работа в таксопарке поспособствовала. Но, во-первых, большинство из них были люди семейные, и влезать в их уютный быт с идиотской просьбой «Дай переночевать» казалось не совсем уместным. А во-вторых (о тех, кто не был обременен семейными узами), они имели совершенно дурацкую привычку приводить к себе домой разнообразных особей женского пола и коротать с ними время, причем во время такого коротания совсем не сияли от радости, когда кто-то звонил в дверь. По себе знаю.
Но, с другой стороны, до ночи было еще далековато, и, следовательно, оставалось время что-нибудь предпринять. Не относительно ночлега, а вообще. Вдруг да сыщется где-нибудь дурочка вроде давешней Аннушки, которая согласится поделиться со мной постелью. Все равно ведь в этом мире все завязано на женщинах. Вот и французы говорят — «шерше ля фам». И Пипус повторил мне примерно слово в слово: «Найди мне, Мойша, его жену, и я тебе безбедную жизнь обеспечу». Я ему, конечно, не совсем поверил, но кое на какую благодарность, тем не менее, можно было рассчитывать. Кроме того, люблю помогать влюбленным. Сам, помню, по молодости страдал от неразделенной любви, и до сих пор жалею, что не нашлось тогда человека, который сумел бы мне помочь. Глядишь, и вырос бы из Михи Мешковского не разгильдяй Мишок, а вполне упитанный, снаряженный очками и прочими портфелями, дорогой Михаил Семенович. Но тогда такого человека не нашлось, и тем приятнее было мне исполнять эту роль сейчас. Хотя, конечно, от влюбленных сердец благодарности ждать не приходится — слишком эгоистично сие чувство. Но когда-нибудь, может быть, они все-таки вспомнят меня и помянут добрым словом. Выгоды, конечно, никакой, но все равно приятно. Очень уж я сентиментальный тип.
Вынув из кармана список, я пробежал его глазами, прикидывая, с кого начать. Глупая затея. Глупее и выдумать нельзя. Большинство фамилий были мне незнакомы, а две или три были знакомы лишь постольку, поскольку я долго ездил на такси и имел привычку заправлять машину на принадлежавших им заправочных станциях.
Я бросил бумажку на панель управления и крепко задумался. Поездка к любому из этих граждан все равно ничего не давала. Ну, допустим, я приеду, и что дальше? Сделаю круглые, наивные, как у мышки, которая какает, глаза, и предложу покаяться? Так я не исповедник, у меня это даже на роже написано. При виде нее люди не только правду говорить не станут, а просто запрутся на все засовы, да еще и дедушкину берданку из тайника вытащат. Просто так. На всякий пожарный.