Сопряжение миров
Шрифт:
– Константин, попробуй вылезти! Как твои ноги?!
Какой-такой Константин?! Меня ведь зовут совсем не так! И как я вообще здесь оказался?!
Я вдруг вспомнил несущуюся в ночи «Мазду», внезапно выросший на пути грузовик и ощутил какую-то неприятную слабость.
«Константин Васильевич Пашкевич, 32 года, 2185 года рождения, не женат, детей нет. Пилот космического корабля «Одиссей»
Новая порция информации, всплывшей из глубин моего мозга, буквально вдавила меня в кресло.
Вы что, хотите сказать, что я попал в будущее?!
Сегодня 20 сентября 2217 года, суббота, половина шестого
В ужасе я поднес руки к лицу и вдруг обмер.
Это были не мои руки! На тыльной стороне среднего и указательного пальцев правой руки у меня был тонкий шрам – память о том, как я в детстве рассадил их о колючую проволоку. На этих пальцах не было никакого шрама, и вообще, они были длиннее, тоньше и как-то ухоженнее моих.
Еще один взгляд на себя. Я был одет во что-то, напоминающее дорогой спортивный костюм, мягкий и совершенно не стесняющий движения, из гладкой, приятной на ощупь, материи. Цвет – светло-синий с серыми вставками. На голове – шлем, по ощущениям похожий на велосипедный. Ноги… с ними все в порядке, ничего не болит, пальцы шевелятся. Обуты в какую-то мягкую и очень удобную обувь без шнурков, молний и застежек…
Тут сеанс самопознания пришлось прервать, потому что Марк, не дождавшись от меня никакой реакции, начал сам вытягивать меня из кресла. И не только он один – откуда-то набежала целая толпа народа в таких же как у меня костюмах, только разных цветов. Естественно, я всех их знал. Ведь они были моим экипажем!
Мы куда-то собирались… очень далеко… Поднявшаяся суматоха помешала мне додумать… или получить новый пакет информации.
Наконец мною завладел высокий кудрявый блондин, похожий то ли на футболиста Руди Фёллера, то ли на немецкого актера Томаса Готтшалька. По-настоящему его звали Мартин Нидермайер, и он был врач.
Мартин, разогнав всех в стороны с помощью нескольких смачных фраз на баварском диалекте (кто-то изнутри подсказал мне: не просто на баварском, а на нижнебаварском), быстро осмотрел застывшего в ступоре меня. Под триумфальные крики всех собравшихся он громко сообщил, что я ничего себе не сломал и не вывихнул, а сотрясение мозга у меня если и есть, то очень легкое. После этого херр Нидермайер как доктор прописал мне покой и – в качестве противошокового – выходной день, свободный от тренировок.
– Только смотри, Константин, узнаю, что ты опять ночь просидишь за виртом, приду и включу дримстер на весь день! – под конец было сказано наставительным тоном, с покачиванием пальцем перед носом.
– Мартин, все будет ин орднунг, – хрипло выдавил я. – Дайте мне хотя бы на себя посмотреть!
Мои ноги явно знали больше головы. Без всяких блужданий они привели меня в небольшую комнатку, в которой можно было безошибочно узнать местный санузел. Там были обычная на вид белая фаянсовая раковина, кран из нержавейки с рычажком и какие-то хитрые устройства на стенах. Впрочем, в тот момент я ими совершенно не интересовался. Все мое внимание поглотило большое прямоугольное зеркало над умывальником.
И здесь последние надежды окончательно меня покинули. Из зеркала смотрело совершенно чужое лицо. Молодое и довольно симпатичное.
«Типичный Абдулов», – мелькнула в мозгу ехидная мысль.
Действительно, здешний я напоминал тридцатилетнего
Пытаясь как-то осознать случившееся, я ухватился руками за края умывальника и постарался выровнять сбившееся дыхание.
Вдох-выдох... Вдох-выдох...
И не смотреть при этом в зеркало! Еще успею налюбоваться.
Как ни странно, дыхательная гимнастика мне помогла. Как только мысли перестали хаотически метаться в голове, я попытался придумать хоть какое-то решение.
А если мысленно связаться с тем, кто находился у меня внутри? Подсказывал мне ответы? Он же должен что-то знать. Скорее всего, он и есть настоящий Константин.
Лавина информации, обрушившаяся на меня в следующий момент, в прямом смысле оглушила. Это было очень странное ощущение: я вспоминал тысячи событий, которые со мной никогда не происходили, и людей, которых я никогда не видел, а также узнавал много того, что не знал и не мог знать раньше. Передо мной проходила вся жизнь моего альтер-эго, Константина Пашкевича тридцати двух лет от роду, жителя двадцать третьего века!
– Эй, Костья! – послышался от двери чей-то знакомый голос. – У тебя точно все в порядке? Ты бы домой шел, а?
Эрик Болас, инженер-двигателист, американец. Невысокий, довольно плотный, жгуче черноволосый и густо чернобровый.
Боже, какие заботливые у меня коллеги!
– Да, в порядке. Спасибо! – устало пробормотал я. – Конечно, сейчас пойду.
Выйдя из зала, я, не торопясь, пошлепал по коридору с окрашенными в серо-голубой цвет стенами. Пол был покрыт чем-то похожим на темно-серый ковролин. Даже не помню, попался ли мне кто-либо навстречу, или нет. Так или иначе, меня никто не остановил и ни о чем не спрашивал. Значит, выглядел я более-менее нормально, хотя мир вокруг порой мигал, будто изображение в старом телевизоре, а то и вовсе скрывался в тумане. Я ощущал себя словно во сне с повышенной реалистичностью, когда тебя просто ведет за собой неконтролируемый ход событий. Память Константина услужливо подсказывала, куда идти.
Коридор, еще коридор, пара пролетов лестницы, и вот я выхожу на верхний уровень двухъярусной стеклянной галереи, протянутой по широкой дуге между двумя большими зданиями. Внутри нее перекрещивались изящные металлические конструкции, делая ее похожей на пешеходный мост возле Киевского вокзала в Москве. Собственно, я и находился сейчас в Москве, точнее, в Подмосковье, в знаменитом центре подготовки космонавтов, который и в этом времени назывался Звездным городком.
Интересно, как он выглядит сейчас, в XXIII веке?
Я немедленно прилип к стеклу. Одно дело помнить чужой памятью, а совсем другое – увидеть собственными глазами.
Оба здания – и то, из которого выходила галерея, и то, куда лежал мой путь, – походили на горки бутербродов с ломтиками-этажами. Каждый последующий этаж был чуть меньше предыдущего и находился немного под углом к нему, образовывая террасу, засаженную зеленью с россыпями разноцветных цветочков. Сходство с бутербродами усиливалось тем, что обе постройки в плане представляли собой вытянутые и немного изогнутые овалы, без каких-либо прямых линий.