Сорок 2 дня
Шрифт:
— Что?
— Он сделал меня тем, кто я есть на сегодняшний день. Он должен был научить меня дисциплине. Наши методы отличаются от ваших.
У меня в прямом смысле слова отваливается челюсть. Он что не живет на той же планете, как и я? Научить его дисциплине? Наши методы разные?
— О чем, черт возьми, ты говоришь, Блейк?
— Тебе не понять.
— Черт возьми, я не знаю. Твой отец насиловал и жестоко обращался с тобой, когда ты был ребенком, и ты думаешь, что это форма дисциплины?
— Мое образование было...интенсивным и очень-очень тяжелым. Я не желаю, чтобы такое образование
— И какова программа действий?
— Не считая наших банковских услуг с незаконным оборотом наркотиков, которые останавливают сердце в одно мгновение. Не считая нашей экономической политики, мечтающей ликвидировать нищету или голод. Не считая наших денег, поддерживающих войны, без которых никогда бы не велись военные действия. При необходимости мы должны быть холодными и бесчувственными.
И в этот момент я понимаю, что это находится за гранью моего понимания, мой мозг отказывается это переваривать. Эти люди – настоящие монстры, которые сознательно обучают своих детей быть такими же монстрами.
— И твой отец применял такие же методы дисциплины для двух твоих братьев тоже?
— Не для Куинна.
— Почему не для него?
— Куинн никогда не должен был стоять у руля. Только Маркус и я возьмут на себя штурвал империи.
— И ты планируешь тоже самое проделывать с нашим сыном?
— Нет. Никогда, — в его глазах появляется боль, но опять же, то, что храниться глубоко в них, для меня закрыто. Фактически, его секреты находятся на поверхности, но я не понимаю их. Это явно еще не все. Какого черта он скрывает от меня?
И я выкладываю мой последний козырь.
— Твой отец Кронос?
В нем происходит настолько мгновенная и сильная перемена, что я с трудом верю своим глазам. Он нагибается и словно кошка, ползет ко мне, пока его лицо не нависает над моим, и его палец ложится мне на губы, но то что, я вижу в его глазах, заставляет меня почувствовать первый раз настоящую дрожь от поднимающегося ужаса. Его глаза отчаянно молят меня, пока он отрицательно качает головой. Я понимаю его безмолвную мольбу. Мне нужно молчать, я ни скажу ни слова. Я чувствую, как начинаю дрожать от страха. Что же такое есть ужасное, что даже появилось в его глазах?
Какие столь опасные секреты скрывает мой любовник?
Я вспоминаю, как в Венеции он сказал, что стены слишком тонкие и, могут иметь уши. Он все еще смотрит на меня с тем же выражением наполненным опасением, словно я могу не подчиниться его молчаливому призыву. Когда я незаметно киваю, он холодно и бес эмоционально говорит:
— Meine Ehre heisst Treue. (Meine Ehre heisst Treue! — (нем. Моя честь называется верность, другой возможный перевод Верность — моя честь) девиз на клинках Кинжалов СС)
— Что это значит?
— Моя честь — верность.
И я мгновенно понимаю, что эти слова не предназначались для меня, они предназначаются для стен, которые имеют уши. Мои брови удивленно взлетают, и я пытаюсь выяснить, что происходит, поэтому хватаюсь за дневник, лежащей на тумбочке и быстро пишу:
Эта
Он медленно качает головой, и я понимаю, что это не ответ, а всего лишь напоминание о его предыдущем призыве. Больше ничего не скажу и не на пишу.
— Я устал, — нежно говорит он, — просто никакой. Давай спать, — он поднимает пальцы к моим губам.
— Да, давай спать. Утром всегда все выглядит лучше, — успокаиваю я его, хотя мой голос очень тихий.
Он улыбается мне с благодарностью. Для чего? Почему? Затем он целует меня в губы.
— Спокойной ночи, моя дорогая.
— Я люблю тебя, — почти выдыхаю я в его рот.
Он грустно улыбается и накрывает нас одеялом. Я засыпаю, прижатая к его горячему телу, но сплю очень плохо. Мне сняться кошмары, какие-то разбитые и разрозненные куски. Я зову его, но он не поворачивается ко мне, а смотрит в сторону сильного ветра и зазубренных скал. Я ужасно боюсь за него, я чувствую опасность, которая угрожает не мне, а ему.
Я просыпаюсь, и вижу Блэйка, сидящего рядом поджав под себя ноги, небо окрашивается утренней зарей.
— Я должен идти на работу, — говорит он.
— Хорошо, — я чувствую себя очень маленькой и потерянной.
Я стою у двери гардеробной, наблюдая, как он одевается.
— Ты знаешь, что осталось всего лишь десять дней?
Он встречается с моими глазами в зеркале.
— Да, — говорит он, завязывая галстук.
— Кофе-машина должно быть уже приготовила кофе. Хочешь один?
— Спасибо, — отвечает он с улыбкой.
Когда я ставлю чашку с эспрессо на стол, заходит Блейк. Несмотря на то, что на моем сердце лежит тяжесть, он заставляет его биться сильнее. Он выглядит немного бледным, но таким мужественным, таким великолепным, что я почти забываю о том, что произошло прошлой ночью. Забываю тот тонкий детский голос, умоляющий отца остановиться. Я наблюдаю, как движется его горло, пока он пьет кофе. Удивительно осознавать, что внутри этого абсолютно уверенного в себе мужчины живет пострадавший ребенок, с жутким тонким голоском. Но сегодняшний день не похож ни на один из предыдущих, потому он изменился, он стал другим, и я это чувствую. Он изменился не по отношению ко мне, а внутри себя. В нем чувствует стальная решимость, закончив свой кофе, он подходит ко мне.
— Что ты будешь делать сегодня?
— Не знаю. Наверное, просто бездельничать.
Он рассеянно кивает, Блейк уже не здесь, он уже в другом месте, там, где необходима его стальная решимость. Он целует меня, и открывает рот, собираясь что-то сказать, качает головой и вдруг спрашивает:
— Ты веришь мне, Лана?
Маленький вопрос, наполненный большим смыслом.
— Да, я доверяю тебе.
Он нежно улыбается и уходит.
День тянется бесконечно, он закончится, пока не пройдет большое количество часов. Я чувствую беспокойство, граничащее со страхом. Я сажусь за компьютер в Google и ищу про Кронаса. Что-то я упустила? Бог, который съел своих детей. Отец Времени. Другое название Сатурн. Что я пропустила? Я начинаю углубляться в Google, заходя на пиратские сайты, которые вещают всякую ерунду, так что мозги закипают.