Сорок изыскателей
Шрифт:
Меня и маму Миша искренне уважает и любит, но я чувствую, что и нас он считает тюфяками.
Ведь кто я такой? Обыкновенный детский врач. Каждый день я хожу в поликлинику, выслушиваю и мну больших и малых ребят, здоровых и больных, прописываю им лекарства, утешаю перепуганных родителей.
А кто моя жена — наша мама? Просто домашняя хозяйка. Она ходит на рынок, готовит обед, штопает носки, стирает, ведет нескончаемые беседы с Розой Петровной, и все. Конечно, ничего изыскательского ни в ней, ни во мне нет.
«Что бы эдакое придумать? — рассуждал я. — Изобрести, скажем,
Каждое лето мы выезжали на дачу. Я стремился так устроиться, чтобы дача была недалеко от станции, а станция — недалеко от Москвы. Миша целыми днями где-то пропадал со своим неизменным рюкзаком, а мы с мамой и Соней чинно прогуливались по улицам дачного поселка меж раскрашенных заборчиков или садились под тощими сосенками на берегу илистого пруда. Соня любила купаться и барахталась вместе с оравой ребятишек в мутной воде на манер головастиков в высыхающей луже.
А в этом году все у нас пошло по-иному. Миша кончил школу и собирался поступать в геологоразведочный институт. Поэтому в апреле и мае он ездил за минералами и окаменел остями только раз в две недели, но зато притаскивал рюкзаки двойной тяжести, а однажды приволок раковину аммонита, изогнутую спиралью, величиной с колесо от детского велосипеда.
И я и мама ругали Мишу:
— Не смей ездить на экскурсии! Изволь заниматься с утра до вечера!
Он, как нам казалось, покорно опускал свою кудлатую голову, а сам ранним утром потихоньку, когда мы еще спали, натягивал синие шаровары, хватал рюкзак, булку с колбасой и удирал за очередной добычей.
Но в конце концов кончились его привольные деньки и на семейном совете мы решили:
— Хватит! Никаких камней! Захотел держать экзамен в вуз, сиди и зубри.
С Мишей оставалась мама — надо же его морально поддерживать, всячески утешать и подбадривать, а главное, кормить яйцами и сахаром. Роза Петровна надоумила: от яиц развивается память, а сахар укрепляет мозги.
И Миша теперь уничтожал по десятку яиц в день, бухал по шесть кусков сахара в стакан чая и, плотно стиснув ладонями виски, с утра до вечера сидел над книгой. А мне пришлось думать, как провести свой отпуск вдвоем с Соней.
Куда же поехать?
— Поедешь — изволь наварить не менее двадцати килограммов варенья, намариновать, насушить, насолить грибов на всю зиму, — приказала наша хозяйственная мама.
— Но я не очень умею, — нерешительно возразил я.
— Нечего, нечего притворяться! Хозяйка поможет, — безапелляционно отрезала мама. — И Соню пора приучать. Каждое утро извольте отправляться в лес за грибами, за земляникой, малиной, брусникой, а вишню, клубнику, крыжовник, смородину, яблоки, груши, сливы покупайте на базаре.
— Послушай, отец! — Миша поднял голову от книги. — Я тебе дам свой рюкзак, пожалуйста, полазай по оврагам, по карьерам, по крутым берегам рек, набери новые образцы минералов и окаменелостей.
— Гм-м! Но ведь они очень тяжелые! И потом, я могу сорваться с утеса, упасть в пропасть.
— Ну, отец, какие под Москвой утесы и пропасти! — Миша снисходительно посмотрел на меня.
— Наберем камней, наберем! — воскликнула Соня. — Где папа не достанет, я залезу!
— Возьмешь мой геологический молоток, мой рюкзак, мои шаровары… и тогда, — добавил Миша и подмигнул нам, — и ты и Соня настоящими изыскателями заделаетесь.
— Настоящими изыскателями? — переспросил я. — Если так, обещаю тебе, Миша, эти самые минералы и окаменелости достать. Поручение будет выполнено.
«А собственно говоря, — подумал я, — собирание грибов и ягод по дремучим лесным трущобам и чащам, конечно, это тоже самое настоящее изыскательское занятие…»
— Папа, изыскатели! Как это весело! — Соня даже захлопала в ладоши.
Да, я еще ничего не рассказал о моей Соне. Упомянул, что она невероятная растеряха и. тюфячка, и все. У нее две косы с голубыми ленточками, голубые глаза, крошечный, чуть вздернутый носик, она перешла в шестой класс, учится на четверки, любит покушать, за обедом уплетает по две тарелки супа и по три котлетки. Когда сидит за уроками, от усердия высовывает язык, в свободное время все больше прыгает и смеется. Впрочем, по секрету скажу — иногда и плачет… Куда же все-таки поехать?
— Поезжайте в Золотой Бор, — посоветовал мне муж Розы Петровны, старичок, историк-архивариус Иван Иванович. — По имеющимся у меня сведениям, это чудесное место — районный центр, изобилие вишен и яблок, достаточно широкая река. И учтите — от Москвы не столь далеко. И потом…
Иван Иванович немного замялся.
— Говорите, говорите, не стесняйтесь, — поддержал я его.
— Я хотел вам предварительно показать один любопытнейший документик. Разрешите, через пять минут я его принесу, — сказал он и исчез.
Уважаемый Иван Иванович был исключительно почтенный и культурный человек. Я с ним встречался каждое утро. Он ходил в пижаме, синей с белым, я — в красной с желтым. Я был худой и высокий, он — худой и совсем коротышка. За тщедушность, за малый рост Миша прозвал его Тычинкой.
Каждое утро мы рассматривали вместе с почтенным Тычинкой градусник, висевший за кухонным окном.
«Потеплело (или похолодало)», — объявлял Тычинка, протягивая мне свою узенькую розовую ручку, похожую на гусиную лапку, мягко улыбаясь сквозь толстые роговые очки и легонько покручивая чахлые былинки седых усов. «Потеплело (или похолодало)», — отвечал я, и мы расходились. Я шел пить кофе к своей жене, он семенил к своей Роз-е пить овсяное толокно.
Он был человек исключительно пунктуальный и всецело находился во власти привычки. Например, уже двадцать лет подряд он неизменно смотрел на градусник ровно в 8 часов 25 минут утра, ни на минуту не позднее, не раньше. На работу он всегда ходил пешком, по одним и тем же улицам, зимой и летом, в дождь и при солнце. Однажды на пути его маршрута снесли два маленьких деревянных дома и стали строить на их месте один большой каменный. Высокий временный забор загородил Тычинке дорогу, и Тычинка несколько месяцев чувствовал себя глубоко несчастным: ведь его путь удлинился на восемнадцать шагов…