Сорок изыскателей
Шрифт:
Вот что мы узнали.
О молодости своего прадеда Иван Тихонович не смог ничего рассказать. Он только вспомнил, что после смерти отца Прохор Андреевич получил в наследство маленькую фабрику азиатских платков. Ткались узорчатые платки из разноцветной пряжи, на ручных деревянных ткацких станках, по окрестным деревням и в подвале дома Нашивочникова. Эти платки скупщики перепродавали в Среднюю Азию, в Персию (Иран), в Турцию. Впоследствии новые фабрики, с механическими станками, вытеснили кустарное ручное производство, и Прохор Андреевич разорился. Однако наш хозяин еще помнил в детстве на чердаке у деда разломанные деревянные станки.
Номер Первый не унимался:
— А скажи, Иван Тихонович, не осталось ли у тебя предметов того времени? Они могут иметь историческую ценность.
Мы притихли, ожидая ответа. Только Роза Петровна и хозяйка потихоньку жужжали на гастрономические
— Покажу азиатский платок, — отрывисто сказал хозяин, встал и вышел.
И тут меня взяла досада на свою нерасторопность. Соня выскочила, но слишком поздно. Платок-то лежал в одном из заветных сундуков. Издали мы слышали, как хозяин очень быстро открыл с мелодичным звоном сундук и так же быстро его запер. Что еще лежало в сундуке, Соня подсмотреть не успела.
Платок был очень яркий, весь в пестрых полосках крест-накрест, с длинной красной бахромой, но уже старенький, просвечивал насквозь и с многочисленными дырочками от моли.
— Ценный экспонат для раздела истории раннего русского капитализма, — заметил Тычинка.
— Может, еще какие музейные вещи у тебя хранятся? — спросил Номер Первый, понюхав платок.
Хозяин нахмурился и не сказал ни слова. Нет, не удалось подъехать к упрямцу.
Мы молча встали из-за стола, проводили Тычинку и Розу Петровну домой и уже собирались ложиться спать, как вдруг около одиннадцати вечера в мое окошко легонько постучали.
Происшествия этой ночи красочно описаны в дневнике Вити Перца. Поэтому я решил прервать свой рассказ и привести отрывок из этого сочинения. Кстати, мальчики не решились его показать Магдалине Харитоновне.
Мы сидели в кустах сзади Дома пионеров и совещались.
Витя Большой сказал:
«Наверняка портрет в сундуках. А доктор с Номером Первым целую неделю будут думать, как сундуки открыть, как портрет достать, да еще попросят разбойника: „Пожалуйста, покажите“. Давайте, ребята, организуем операцию „Сатурн“. Сундуки откроем сами. А то он еще портрет в другое место перепрячет».
Вдруг Володька из-за угла высунулся:
«А я все слышал! А я Магдалине Харитоновне скажу!»
Ух, я б его сейчас!.. А Витька Большой подошел к нему и потихонечку:
«Расскажешь — на кусочки тебя изрежем, в мясорубке вместе с луком три раза провернем. Понял? Будешь ябедничать?»
«Нет, не буду».
Володька убежал, а мы — айда к разбойникову дому. Постучали в то окошечко, где доктор живет. Доктор вместе с Номером Первым к нам в темный проулок вышли.
Витька Большой им сказал:
«Мы в два часа ночи опять сюда придем, возьмем с собой два охотничьих ружья, пугач, веревки, шпаги. Мы постучим, вы нам откроете, а мы вас всех свяжем — и доктора, и Номера Первого, и художника, и Соньку. Потом прямиком к разбойнику и к его жене. Мы на них накинемся, они испугаются, мы им тоже — руки назад. А сундуки топором взломаем».
Доктор слушал, слушал да, видно, испугался.
«Это, — говорит, — прямо бандитский способ изысканий!»
А Номер Первый как закричит:
«С ума можно сойти! Это в десять раз хуже ограбления башни!»
А Витька Большой им в ответ:
«А прятать портрет в сто раз хуже бандитизм! Ведь мы не для воровства. Отнесем портрет в Дом пионеров, и все будут им любоваться. А у этого разбойника в сундуках, я думаю, штуки почище портрета схоронены».
Какой хитрый Номер Первый! Таким добреньким прикинулся, ругать нас не стал.
«Знаете, ребята, что? У этого старика есть другое ужасно подозрительное место, — это его сад. Он своих гостей ни за что туда не пускает. Вы лучше завтра с утра залезайте на те деревья, что в проулке, и организуйте наблюдение за садом. Всё нам потом расскажете: какая там постройка, и почему разбойник весь день торчит в саду, и что он там делает».
Витька Большой ответил:
«Ладно, операция „Сатурн“ откладывается, организуем наблюдение за садом. Только уговор: коли за три дня ничего не узнаем, все равно на ваш дом нападем».
А Номер Первый ответил:
«Хорошо, хорошо. Там видно будет, а теперь уходите».
Эх, жалко — не удалось нападение! Я бы и Соньку и доктора морским узлом скрутил.
А этот Женька-близнец настоящий изменник.
«Я, — говорит, — только ночью могу с вами водиться, а днем с Номером Шестым картины рисую и на ваш наблюдательный пункт не полезу». Тоже художником заделался! Это я ему припомню, как в школу начнем ходить! И Володьке припомню. Ладно, и без них портрет сыщем.
Утром Номер Первый, Тычинка, Роза Петровна, Соня и я сидели на лавочке перед домом. Ларюша со своим оруженосцем, захватив Майкла, снова с утра ушел рисовать. Мы потихоньку переговаривались.
— Я не вижу никаких законных путей, чтобы обнаружить портрет, — разводил руками Тычинка.
— Да, такого твердолобого не прошибешь, — надувая щеки, добавил Номер Первый.
Мы просто терялись в догадках: как быть дальше?
— Прятать такой портрет, когда искусство является достоянием народа! — горячился Номер Первый.
— Хотите, я вам попробую помочь? — невозмутимым голосом произнесла Роза Петровна.
«Помочь? — недоверчиво подумал я. — Что-то сомневаюсь… Скорее, помешать».
Роза Петровна поднялась и ушла в дом, а через десять минут вновь появилась на веранде.
— Вы пока сидите здесь, а мы с хозяйкой проветрим во дворе все вещи из сундуков и пересыплем их нафталином. Соня, пойдем, ты нам поможешь носить и развешивать.
Безразличный голос Розы Петровны прозвучал для нас, как бодрый победный марш. Мы, мужчины, остались одни. Я ходил взад и вперед по дорожке, Тычинка усердно рисовал палочкой узоры на песке, Номер Первый сосредоточенно потирал свои мягкие пухлые руки…
Соня высунулась из калитки:
— Первый сундук уже пустой — только разные пальто и шубы! — И она исчезла.
Я забегал быстрее, палочка в руках Тычинки стала рисовать еще более замысловатые узоры, пальцы Номера Первого лихорадочно забарабанили по коленям.
Снова Соня выскочила:
— Второй сундук пустой — одни непонятные одежки! Палочка Тычинки, руки Номера Первого запрыгали в бешеном танце.
И в третий раз появилась вестница, появилась молча, понурив голову.
Мы и без слов поняли всё, встали и медленно двинулись в дом.
Я мельком взглянул на все эти шубы, полушубки, тулупы, шали, полушалки, пальто, шинели, кафтаны, шушуны, салопы и прочие теплые одежды, верно, столетней давности, развешанные на веревках по всему двору.
Профессиональный интерес музейного работника потянул Номера Первого к этому старью.
— Кокошник! Смотрите, смотрите! — Номер Первый вернул меня с крыльца. — Так украшали свою голову наши прабабушки!
Кокошник с золотой парчовой каймой был весь вышит зеленым и красным шелком и бисером.
Номер Первый надел этот старинный женский головной убор на лоб подвернувшейся Сони.
— Здравствуй, Марья Моревна! Где твой Аленький цветочек?
Соня кокетливо улыбнулась.
— Иван Тихонович, — обратился Номер Первый к хозяину, — у нас в музее нет старинной крестьянской одежды: мы у тебя с удовольствием купим.
— В Любец? Ничего не продам! — буркнул тот. Обедали мы плохо, так чуть-чуть потыкали вилками в котлеты, и все.
Перед заходом солнца явились мальчики, сильно огорченные и сердитые. Весь день они по очереди дежурили на двух кленах в проулке. Никаких построек в саду нет, а есть только яблони, груши, сливы, вишни, кажется, крыжовник и смородина, огородные грядки и клумбы с цветами.
Хозяин с утра полол грядки, собирал в кошелку поспевшие огурцы, тяпал мотыгой, а к вечеру поливал из шланга свои владения.
Словом, ничего таинственного ни в саду, ни в занятиях нашего хозяина мальчики не заметили. Все доказывало: никакого портрета у нашего хозяина вообще не было нигде.
Один Номер Первый колебался — ему казались странными некоторые недомолвки старика: бросит отрывистую фразу — и молчок. Наконец, почему-то не пустил нас в свой сад.
Я отвечал, что хозяин всегда такой угрюмый, за день больше дюжины слов не скажет. А в сад не пустил — верно, боится за свои ягоды и фрукты.