Сорок правил любви

Шафак Элиф

Поначалу я не понял, что означает его сон. А потом вдруг получил в подарок шелковый шарф, и ответ явился сам собой. Загадка была решена. Я вспомнил, как тебе нравятся шелковые ткани. И еще вспомнил, как много чудесного мне рассказывали о твоем суфийском приюте. И тогда я сообразил, что в своих снах Руми видел его. Короче говоря, брат мой, я не перестаю задавать себе вопрос: не живет ли собеседник Руми в твоем доме? Вот почему я пишу тебе.

Не знаю, есть ли такой человек среди твоих дервишей. Но, если есть, я предоставляю тебе самому решить, известить его об этом или нет.

Я

же буду считать себя счастливым, если мы сможем хоть что-то сделать, дабы две реки соединились и понесли свои воды в океан Священной Любви, дабы двое встретились в Боге.

Однако есть еще кое-что, что тебе следует принять во внимание. Руми любят и почитают многие, но это не значит, что у него нет критиков. Они есть. Более того, объединение двух таких людей может вызвать недовольство, рознь, породить соперничество и вражду. Из-за привязанности Руми к его собеседнику наверняка возникнут проблемы у него в семье и вообще в его кругу.

Все это может навлечь на собеседника Руми нешуточную опасность. Другими словами, брат мой, человек, которого ты пошлешь в Конью, может не вернуться обратно. Поэтому, прежде чем принять решение и отдать письмо кому следует, я прошу тебя хорошенько подумать.

Прошу прощения, что поставил тебя в трудное положение, однако, как нам обоим известно, Бог никогда не обременяет нас более тяжким грузом, чем мы можем нести. Буду ждать твоего ответа и надеяться, что, что бы ты ни решил, твое решение будет правильным.

Пусть светоч веры никогда не покидает тебя и твоих дервишей,

Учитель Сеид Бурханеддин

Шамс

18 декабря 1243 года, Багдад

Однажды зимой, когда с крыш свисали большие сосульки, на заснеженной дороге появился гонец. Он сказал, что пришел из Кайсери. Среди дервишей возникло некоторое волнение: гости в это время года появляются не чаще, чем сладкий летний виноград. Явление гонца со срочным посланием, погнавшим его в дорогу, несмотря на стужу и снег, могло означать две вещи: уже случилось нечто ужасное или должно случиться.

Всем нам, дервишам, было крайне интересно, о чем говорится в письме, адресованном учителю, но он не произнес ни единого слова, не подал ни единого намека, который мог бы удовлетворить наше любопытство. Вид у него был бесстрастный, он был погружен в размышления, которыми ни с кем не желал поделиться. Казалось, он не в силах принять правильное решение.

Далеко не праздное любопытство заставляло меня пристально наблюдать за учителем. Я чувствовал, что письмо имеет ко мне какое-то непосредственное отношение, хотя не мог представить, какое именно. Много вечеров я провел в молитвенной комнате, повторяя все девяносто девять имен Бога, чтобы укрепить свою душу. И каждый раз мое особое внимание привлекало одно имя: аль-Джабар — Тот, в чьих владениях не случается ничего без Его ведома.

Потом, пока остальные проводили время в спорах и самых нелепых предположениях, я гулял один в заснеженном саду. Наконец все услышали звон медного колокола, который созывал нас на общее собрание. Войдя в главную комнату нашей ханеги [14] ,

я обнаружил, что все уже собрались — и послушники, и дервиши — и расселись по кругу. В середине круга стоял учитель.

Откашлявшись, он сказал:

— Бисмилла! Вы, верно, удивились, зачем я сегодня собрал вас всех. Речь идет о письме, которое я получил. Не важно, кто прислал его. Достаточно того, что оно обратило мое внимание на предмет большой важности.

14

Ханега (ханака) — странноприимный дом с мечетью и кельями, обитель дервишей.

Баба Заман ненадолго умолк и стал глядеть в окно. Он казался измученным, бледным и как будто сильно похудевшим, словно за последние несколько дней постарел на много лет. Однако, когда он заговорил, голос его неожиданно окреп, в нем зазвучала решимость:

— В городе, расположенном не очень далеко от Багдада, живет весьма знающий ученый. Он хороший оратор, хотя и не поэт. Его любят, почитают, им восхищаются тысячи людей, но сам он никого не любит. По причине, которая далека от нашего понимания, кто-нибудь из нас может отправиться к нему и стать его собеседником.

У меня сжалось сердце. Потом я медленно, очень медленно выдохнул. Как тут не вспомнить одно из правил? «Одиночество и уединение — разные вещи. Когда человек одинок, ему легко уверить себя, что он на правильном пути. Уединение лучше для нас, потому что оно не подразумевает одиночества. Но еще лучше найти человека, который станет для тебя зеркалом. Помни, лишь в другом человеческом сердце можно увидеть себя без обмана и присутствие Бога в себе».

Учитель продолжал:

— Мне был задан вопрос, не хочет ли кто-ни-будь из вас отправиться в это духовное путешествие. Конечно же я мог бы сам назначить подходящего дервиша, однако эта задача будет не по плечу тому, кто возьмется за нее только из чувства долга. Она может быть исполнена лишь из любви и во имя любви.

Юный дервиш попросил разрешения сказать слово:

— Учитель, кто этот ученый?

— Я могу открыть его имя только тому, кто изъявит желание отправиться в путь.

Услышав это, несколько взволнованных дервишей торопливо подняли руки. Кандидатов было девять. Я присоединился к ним и стал десятым. Баба Заман помахал рукой, давая нам понять, что он еще не закончил:

— Есть еще кое-что, о чем я должен вам сообщить, прежде чем вы примете решение. Путешествие сопряжено с великой опасностью и невиданными трудностями, так что неизвестно, вернется ли путник назад.

Все руки опустились. Кроме моей.

В первый раз за долгое время Баба Заман прямо посмотрел мне в глаза, и, когда наши взгляды встретились, я понял, что он с самого начала знал, кто станет единственным добровольцем.

— Шамс из Тебриза, — медленно и мрачно произнес учитель, словно мое имя оставляло неприятный привкус у него во рту. — Я уважаю твое решение, однако ты не член нашего сообщества. Ты гость.

— Не понимаю, какая разница.

Учитель долго молчал, о чем-то раздумывая. Потом неожиданно поднялся и заговорил вновь: