Сорок пять(изд.1965)
Шрифт:
Камердинер сначала завернул его в тонкое шерстяное одеяло, а затем вытер двумя мохнатыми простынями, похожими на нежнейшее руно, после чего пришла очередь парикмахеров и гардеробщиков, которых сменили парфюмеры и придворные.
Когда наконец придворные удалились, король призвал дворецкого и сказал ему, что нынче у него разыгрался аппетит и ему желателен завтрак более существенный, чем его обычный крепкий бульон. Тут к его величеству явился за приказаниями полковник французской гвардии Крильон.
— Право, любезный мой Крильон, — сказал ему король, — не заставляйте меня изображать сегодня коронованную особу! Я проснулся таким бодрым, таким веселым! Я голоден, Крильон, тебе это понятно, друг мой?
— Тем более понятно, ваше величество, — ответил полковник, — что я и сам очень голоден.
— Ты всегда голоден, Крильон, — смеясь, сказал король.
— Не всегда — ваше величество изволите преувеличивать! Всего три раза в день; а вы, государь?
— Я? Раз в год, и то лишь когда получаю добрые вести.
— Стало быть, сегодня вы получили добрые вести, государь?
— Вестей не было, Крильон. Но ты ведь знаешь пословицу…
— «Нет вестей — добрые вести»? Я не доверяю пословицам, ваше величество, а уж этой — в особенности. Вам ничего не сообщают из Наварры?
— Ничего. Это доказывает, что там спят.
— А из Фландрии?
— Ничего. Это доказывает, что там дерутся.
— А из Парижа?
— Ничего. Это доказывает, что там готовят заговоры. Ну, теперь ступай, мой славный Крильон, ступай!
— Клянусь честью, — снова начал Крильон, — раз ужваше величество так голодны, следовало бы пригласить меня к завтраку.
— Почему так, Крильон?
— Потому что ходят слухи, будто ваше величество питается только воздухом, и я был бы в восторге, получи я возможность сказать: это сущая клевета, король кушает с таким же аппетитом, как и все.
— Нет, Крильон, нет, я краснел бы от стыда, если бы на глазах у своих подданных ел с аппетитом, словно простой смертный. Пойми же, Крильон, король должен всегда быть поэтичным, величественным. Сейчас дам тебе пример. Ты помнишь царя Александра?
— Какого Александра?
— Древнего — Alexander Magnus. [71] Да, верно, ты ведь не знаешь латынь. Так вот, Александр любил купаться на виду у своих солдат, потому что он был красив, отлично сложен и в меру упитан, недаром его сравнивали с Аполлоном.
— Вы совершили бы великую ошибку, государь, если б вздумали подражать ему и купаться на виду у своих подданных. Уж очень вы тощи, ваше величество.
— Ты все-таки славный парень, Крильон, — заявил Генрих, хлопнув вояку по плечу, — ты хорош своей грубостью — ты мне не льстишь; ты, старый друг, не таков, как мои придворные.
71
Александр Великий (лат.), или Александр Македонский (356–323 гг. до н. э.), — крупнейший полководец и государственный деятель.
— Это потому, что вы не приглашаете меня завтракать, — отпарировал Крильон, добродушно смеясь, и простился с королем, скорее довольный, чем недовольный, ибо милостивый удар по плечу вполне возместил приглашение к завтраку.
Как только Крильон ушел, королю подали кушать.
Королевский повар превзошел самого себя. Суп из куропаток, заправленный протертыми трюфелями и каштанами, привлек особое внимание короля, начавшего трапезу с отменных устриц.
Он подносил ко рту четвертую ложку, когда позади него послышались легкие шаги, и хорошо знакомый голос сердито приказал:
— Эй! Прибор!
— Шико! — воскликнул король, обернувшись.
— Я, собственной персоной.
И Шико, во всем верный себе, развалился на стуле и стал брать с блюда самых жирных устриц; он уплетал их, обильно поливая лимонным соком и не говоря ни слова.
— Ты здесь, Шико! Ты вернулся! — повторял Генрих.
Шико указал на свой битком набитый рот и, воспользовавшись изумлением короля, придвинул к себе похлебку из куропаток.
— Стой, Шико, это блюдо только для меня! — вскричал Генрих.
Шико братски поделился со своим повелителем — уступил ему половину.
Затем он налил себе вина, от похлебки перешел к паштету из тунца, от тунца — к фаршированным ракам, для очистки совести запил все это королевским бульоном — и, глубоко вздохнув, сказал:
— Теперь я не голоден!
— Черт возьми! Надо надеяться, Шико!
— Ну здравствуй, возлюбленный мой король. Как поживаешь? Сегодня у тебя очень бодрый вид.
— В самом деле, сегодня утром я превосходно себя чувствую.
— Тем лучше, король мой, тем лучше. Но… тысяча чертей! Не может быть, чтобы завтрак на этом кончился, — у тебя, наверно, есть сласти?
— Вот вишневое варенье, сваренное монмартрскими монахинями.
— Оно слишком сладко.
— Орехи, начиненные изюмом.
— Фи! Из ягод не вынули косточки.
— Ты всем недоволен, брюзга!
— Честное слово! Все мельчает, даже кулинарное искусство, и при дворе живут все хуже и хуже.
— Неужто при Наваррском дворе лучше? — спросил, смеясь, Генрих.
— Эхе-хе! Может статься!
— В таком случае, там, наверно, произошли большие перемены!
— Вот уж что верно, то верно, Анрике.
— Расскажи мне наконец о твоем путешествии — это меня развлечет!
— С величайшим удовольствием, для этого я и пришел. С чего прикажешь начать?
— С самого начала. Как ты доехал?
— Это была чудесная прогулка.
— И никаких неприятностей?
— У меня-то? Путешествие было сказочное!
— Никаких опасных встреч?
— Да что ты! Разве кто-нибудь посмел бы косо взглянуть на посла его всехристианнейшего величества? Ты, сын мой, клевещешь на своих подданных.